Шекспир и история (Барг) - страница 7

В плане же конкретно-историческом пределы эволюции гуманизма обозначены следующим образом: «…первая форма буржуазного просвещения, „гуманизм“ XV и XVI веков, в своем дальнейшем развитии превратилась в католический иезуитизм».^>{13} По крайней мере в Англии в начале XVII в. новый идеал человека все больше воплощался в благочестивом пуританине, суровом и мрачном «ратнике божьем» на земле, отрицавшем жизнерадостное миросозерцание гуманизма как «дьявольское искушение».

Подведем некоторые итоги. Штурм традиционного, в данном случае — феодального, миропонимания начинается задолго до штурма отжившего общественного строя. В этот период — первого столкновения двух эпох — их положение было различным: в то время как очертания капитализма были еще настолько расплывчаты, что феодальное сознание их долгое время просто не замечало (поскольку оно не воспринимало их как нечто принципиально новое), гуманистическое сознание, наоборот, уже было способно в высшей степени критически отнестись ко многим сторонам феодальной действительности. Отсюда популярность в эту эпоху образа «зерцала»: «держать перед кем-либо зерцало» — значило показать его лик, отразить его образ, суть вещей. Эту функцию «держателя зеркала» перед современным ему обществом взял на себя гуманизм (хотя, как правило, далеко не на всю глубину структуры этого общества). Иными словами, гуманизм мог выступить как интеллектуальное движение, лишенное узкоклассовой определенности (вспомним слова Энгельса: «Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными»)^>{14} в исторически строго определенный период — в течение того короткого времени (длительность его в различных странах была различной), когда между строем уходящим и строем, шедшим ему на смену, преобладание силы еще находилось на стороне первого, а идеал «разумного» и «справедливого» еще связывался со вторым, т. е. когда капиталистический уклад жизни еще оставался «вещью в себе», не раскрыл еще присущих ему противоречий.

Итак, поскольку капиталистический уклад вписывался материально и в значительной степени духовно в окружающую его действительность, постольку гуманисты могли апеллировать к общечеловеческим ценностям, т. е. могли в одно и то же время неосознанно исходить из факта своей органической причастности к феодальной действительности и вместе с тем осознанно приобретать необходимую идейную позицию для взгляда на эту действительность со стороны. С общественно-культурной точки зрения гуманизм и был той интеллектуальной предпосылкой новой системы ценностей, которая давала возможность увидеть многоликие пороки этой действительности и обрушиться на них с «общечеловеческой», «разумной» точки зрения, т. е. в конечном счете с точки зрения идеальных представлений о потребностях, возможностях и призвании абстрактного человека. В этот начальный период новой всемирно-исторической эпохи гуманисты могли быть искренне убеждены в том, что представляют интересы «общего блага» всех классов и сословий, если только все члены «государства» — сословия — осознают гуманистические ценности и положат их в основу индивидуальной и социальной этики и политики. Отсюда черты утопизма и исторического оптимизма, одновременно присущие в этот период гуманизму. По мере же раскрытия социальной сути царства капитала указанные черты гуманизма увядают, поскольку «общечеловеческая» позиция терпит крах. Наступает пора для других форм общественного сознания, а именно форм сознания собственно классового.