К тому же, помимо добычи информации, передаваемой из военного училища, Абэ-Чепчин включился в разработанную резидентом специально для него операцию по получению секретных документов Генерального штаба прямо из типографии. Ощепкову стало известно, что такие материалы печатают в издательстве «Кайкося» (по другим данным, «Койкося»), и он вошел в доверие к директору типографии, так же как и в случае с фотоателье, обеспечив его выгодным заказом через одного из влиятельных знакомых (пригодились связи не из мира банто). Взамен предприимчивый русский попросил взять на работу знакомого типографского наборщика, недавно оставшегося не у дел. Причем, предварительно, Ощепков нарушил требование разведотдела и по своей инициативе обратился к «другу» из полиции с просьбой проверить рабочего на благонадежность и отсутствие «социальных идеалов». Руководство же требовало, наоборот, привлекать к работе активистов «левого» подполья[242]. Спустя 15 лет именно по этой причине — привычке привлекать к подпольной деятельности «товарищей» — погибнет следующая советская нелегальная резидентура военной разведки в Японии — группа Рамзая, Зорге, но тогда, в 1925 году, такая практика еще считалась нормальной. Кандидат на работу в секретной типографии проверку успешно прошел, а сам Василий Сергеевич заработал дополнительные «бонусы» в глазах японской полиции. Теперь рабочий должен был связаться с Чепчиным, чтобы передавать через него добытые гранки, но не успел. В дело снова вмешался Центр.
У разведотдела штаба округа опять возникли вопросы о финансовом положении резидентуры в Токио. Несмотря на неполноту и задержки финансирования, Ощепков продолжал работать, и теперь уже это вызывало подозрения у своих. Сначала ему приказали уволиться из той самой немецкой кинофирмы «Вести», благодаря которой он перебрался в Токио: работа мешала разведке. Ощепков приказ выполнил, хотя дважды поставил себя в глупое положение. Ему пришлось заново искать кусок хлеба, и он скомпрометировал себя перед Клейе, который устроил его в компанию. К тому же сэкономленное время пришлось потратить не на разведку, а на адвоката, так как Хабаровск приказал подать в суд на кинофирму Алексеева, обманувшего Ощепкова в начале 1925 года с предоставлением эксклюзивных прав на свои премьеры[243]. Но на адвокатов потребовались дополнительные средства, которых штаб, конечно, не выделил. Ощепков был в отчаянии.
8 февраля 1926 года Василий Сергеевич отправляет шифровку на родину. Адресат ее неизвестен, но «на подозрении» находятся два человека: старый друг Трофим Юркевич и давно пропавший из нашего повествования Трофим Попилев. Проблема в отчестве. Ощепков обращается к своему корреспонденту «дорогой Трофим Семенович». Юркевич — Степанович. Отчество Попилева неизвестно. Но тон и содержание этого действительно отчаянного послания показывают, что в любом случае адресовано оно было старому другу, и не просто другу, а другу, знающему, где и чем занимается его автор, и читающему по-японски: