Довольно большое, очень тяжелое, рама из красивого японского дерева (кипарис? криптомерия?), с прекрасным толстым стеклом. На «подкладке» синий штамп на японском языке: изготовлено в маленькой мастерской одного из сел префектуры Сидзуока, что у подножия священной горы Фудзи. Возможно, Василий Сергеевич купил его, обустраивая свою жизнь в Японии в 1924 году. Если так, то оно висело еще в Кобэ, где они жили у станции Санномия, и уж точно — в Токио, на краю кладбища Аояма. Зеркало видело их каждый день — растрепанных с утра и принаряженных к вечеру, собранных перед началом работы и растерянно мечущихся в поисках ответов на бесконечные «что делать?», которыми так богата была жизнь первого советского нелегального резидента в Токио.
Оно могло видеть не только их. Посмотритесь в него: точно так же в это зеркало заглядывал лейтенант от артиллерии барон Датэ, поправляя левой рукой воротничок, перед тем как вручить хозяйке дома — Марии Ощепковой букет алых роз, которые она так любила. Подмигивал своему отражению в этом зеркале и задорно постукивал себя стеком по плечу всегда довольный собой будущий герой битвы на Иводзиме, где он сгорит в танке и даже тела не найдут, лейтенант от кавалерии барон Ниси, заскакивавший за хозяином квартиры по имени Васири, чтобы на своей машине отвезти его в клуб дзюдо в Адзабу.
По какой-то причине хозяин не бросил тяжеленную раму в Японии, когда в срочном порядке бежал оттуда, вызванный во Владивосток бездарным шпионским начальником. А может быть, слабая и хрупкая, заходящаяся в чахоточном кашле Мария тащила его с собой, следуя потом за мужем одна, но под пристальным наблюдением японских полицейских? Странно. Или они вообще не везли его, а купили позже, в насквозь прояпоненном Владивостоке на рынке? Нет ответа. Мы не знаем. А может, за массивным деревянным задником, прикрученным к раме мелкими шурупами, было спрятано что-то такое, что очень надо было провезти через границу, и ради этого пришлось так надрываться? Все может быть…
Так или иначе, зеркало недолго пожило во Владивостоке, а потом продолжило свой путь в Новосибирск, но там уже не заглядывали в него щегольские японские лейтенанты, а лишь вглядывалась со все возрастающей тревогой двадцатилетняя Мария, каждый день замечая, как впадают щечки, как на заострившихся скулах начинает играть страшный, нехороший румянец, и тогда только она улыбалась этому своему отражению, когда видела, что к ней сзади подходит муж, сильными руками обнимает ее худющие плечи, целует в шею и, улыбаясь этому самому зеркалу, говорит: «Не бойся. Все будет хорошо». А когда она успокаивалась и уходила, он сам подолгу стоял и смотрел на свое отражение, удивленный тому, как нагло и бестрепетно он ее обманывает, и благодарный зеркалу за то, что оно все знает, но никогда его не выдаст.