— «Бы», «бы», «бы»!‥ — передразнил его Арон. — Если бы у бабушки были яйца, то она была бы уже не бабушкой, а дедушкой. У Немки еще жена, двое детей и мать-старуха!‥
— У нас что, места мало, что ли? — вскинулся Василий. — Я, например, очень люблю детей!
— Да тише ты! Сколько тебе говорить — спит человек!‥
— Все равно — пора будить. — Василий решительно полез в каюту, негромко напевая: — Марксен Иванович! А, Марксен Иванович! Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! Кончай ночевать, Марксен Иванович… Марксен…
И тут из каюты раздался дикий крик Василия:
— Арон!!! Арон!‥ Сюда!‥ Сюда!‥ Арон!‥
Арон в ужасе рванулся в каюту, на ходу роняя тарелки.
Василий вжался в стенку, отделяющую кают-компанию от форпика, где спал Марксен Иванович, безумными глазами смотрел туда, протягивал трясущиеся руки, захлебывался и прерывисто шептал:
— Что это… Что это, Арон?‥ Что же это, Арончик!‥
Арон заглянул в форпик, куда в животном страхе протягивал руки Василий, и увидел…
…МЕРТВОГО МАРКСЕНА ИВАНОВИЧА…
Глаза Марксена Ивановича были открыты, и в них навечно застыло страдание. Левая рука, свисавшая до полу, была скрючена последней в его жизни болью. А под пальцами, совсем близко, от слабенькой качки каталась по полу тоненькая открытая пробирочка с нитроглицерином. Крохотные белые таблеточки хрустели под ногами Арона.
— Ой… Ой… — застонал Арон. — А мы в это время спали, как пьяные сволочи…
Он схватился за голову, качнулся и рухнул на колени перед мертвым Марксеном Ивановичем…
На кладбище Леха, Гриня, Аркадий и Митя были в военной форме. Держали в руках фуражки, сопели, уткнувшись глазами в уже засыпанную могилу.
Нема Блюфштейн в строгом черном костюме смотрел поверх чахлых кустиков бессмысленно и отрешенно…
Маленький, худенький Вася плакал, уткнувшись носом в грудь большого и грузного Арона. Не замечая собственных слез, Арон гладил Васю по голове и что-то пришептывал ему и пришептывал.
Потом все вместе молча и долго шли сквозь строй еще неухоженных, свежих могил, без памятников и надгробий, с наспех сколоченными оградками, с увядшими, высохшими и сгнившими цветами, пожухлыми, выгоревшими черными лентами и облезлыми золотыми надписями на них.
За кладбищенским забором стояли две «Волги» — Лехи и Грини.
— Садитесь, мужики, — распахнул дверцы Леха.
— Мы пройдемся, Леха, — сказал ему Арон.
Казанцев вздохнул, покачал головой:
— Здесь, знаешь, сколько идти!‥
— Не знаю, — ответил Арон. — Мы с Васей пройдемся.
— У вас хоть деньги есть? — спросил Леха.
— Что?‥ — не понял его Вася.
— Я спрашиваю, деньги у вас есть?