Для всего остального мои родители слишком нормальные. Это непреложный факт. И все-таки мы здесь. В самолете слегка попахивает потом. И спертым воздухом. Я выпила малюсенькую бутылочку белого вина, и мама говорит, что теперь мне придется ограничиться газировкой. Хоть мне уже семнадцать, они ведут себя так, как будто мне пять лет. А я могла бы сидеть здесь и напиваться сама по себе – ничего особо прикольного, зато отвлеклась бы. Через месяц мне восемнадцать.
Родители то и дело поглядывают на меня, быстро и украдкой. Каждый раз, когда я осматриваюсь, кто-нибудь из них как будто проверяет исподтишка, все ли хорошо. Это страшно нервирует; может, все из-за Бэллы. Если они узнали, в каком состоянии моя психика, возможно, в эту странную поездку меня потащили, только чтобы избежать трудного разговора.
Не представляю, зачем еще им понадобилось везти меня в «путешествие моей мечты». Ясно ведь, что я не больна.
Совершенно ясно.
У меня ничего не болит.
У
меня
вообще
ничего
не
болит.
Когда удается сосредоточиться, я во всех красках вижу свою сказочную жизнь в Бразилии. Воображаю, как заканчиваю школу возле самого пляжа, а те горы, которые я рисовала, служат идеальным фоном. У меня новые друзья, и все они такие классные и заграничные, и меня все любят, а не презирают. Не пройдет и нескольких недель, как я начну надевать в школу только верх от бикини и крошечные шорты, и у меня будет целая толпа друзей из Латинской Америки и со всего мира. А мои новые подруги будут гламурными красотками с блестящими черными волосами, так что прежние по сравнению с ними будут казаться унылыми замухрышками. И я прекрасно впишусь в новую компанию с моей лиловой асимметричной стрижкой: меня будут считать крутой и стильной англичанкой.
Но если папа растратил чужие деньги, тогда его разоблачат, арестуют и отправят домой. И везде будут вспышки камер, и весь мир узнает, что он украл деньги и мы сбежали в Рио. От нас будут шарахаться, из самолета нас выведут в наручниках.
Нет, папа не мог сделать ничего подобного. Просто не мог.
Я снимаю наушники.
– И все-таки, что это? – спрашиваю я у мамы, которая притворяется, будто читает самолетный журнал.
– «Это» – это что?
– От чего мы убегаем.
Я смотрю ей в глаза, но не могу прочесть выражение в них, хотя, кажется, это наш самый откровенный разговор с тех пор, как она забрала меня из школы – не далее как сегодня утром. У мамы глаза серовато-голубые. А мои светло-карие, как у папы. Ее глаза больше подошли бы к моим волосам: они почти лиловые.
– Просто наслаждайся поездкой, – помолчав, советует она. – Уверяю тебя, никто ни во что не влип. Это совсем другое дело.