.
И это не я.
А я только что выложила ему всю правду. Открыла все свои секреты, а он так и не признался, что у него есть девушка. Правда, он и не говорил, что ее нет, хотя я не спрашивала.
Он расплачивается, убирает бумажник, мы садимся на велосипеды и едем по улице. Только теперь я не знаю, что сказать, потому что после этой фотографии уже не могу вести себя как раньше.
Кристиан тоже молчит. Нам попадаются другие велосипеды, в том числе прикольные трехколесные, потом лошадь и повозка, но разговор по-прежнему не клеится. Мы сворачиваем на мощеную дорожку, проезжаем мимо ряда мирно дремлющих домов, и все звуки остаются позади, только гудят насекомые. Вокруг ни души, кроме нас двоих.
– Элла, – говорит Кристиан, сбавляя скорость так, что мы едем бок о бок, – я знаю, ты видела фотографию.
Бросив на него взгляд, я снова смотрю на дорогу.
– Что? – Я пытаюсь изобразить удивление, хотя смысла в этом нет. – Значит, у тебя дома есть девушка?
– Нет, – отвечает он. – У меня – нет. Честное слово. Я был счастлив, когда Алекс назвал меня твоим парнем.
– Правда?
– Да. Послушай, Элла. Это была Виттория. Моя сестра.
Сначала я почувствовала облегчение, а затем уловила нечто странное в его голосе. И потом, никто не носит фотографии сестер в бумажниках.
– Может, посидим на берегу? – предлагаю я, когда мы подъезжаем к прибрежной полосе песка. Мы ведем велики по пляжу, прислоняем их к пальме, разуваемся и сидим у самой воды, глядя вдаль.
Кристиан берет меня за руку.
– Так что разреши, я объясню тебе, почему, что бы ты ни думала, я вовсе не такой собранный, как кажется.
Мы сидим рядом, и он рассказывает мне о своей жизни – начиная с ранних детских воспоминаний, его собственных и его сестры-близнеца Виттории, с которой они спали в одной кроватке. Он говорит, что они все делали вместе, их даже звали не по именам, а просто «близняшками». Они выросли в красивом районе Майами, ходили в хорошие школы, у них были друзья – у каждого свои, и все-таки они по-прежнему были так близки, как «две половинки одного и того же человека», по словам Кристиана. Он продолжает рассказ о большом доме, о холодных и отчужденных родителях и ощущении, будто они с сестрой всегда противостояли вдвоем целому миру.
– А потом она заболела, – продолжает он. – Я сразу это почувствовал. Ей нездоровилось, мы поняли, что положение серьезное, и оказались правы. Это была редкая разновидность рака – анапластический рак щитовидной железы. Больные им очень быстро умирают. Можно бороться, но этот рак неизлечим. Наши друзья и родные старались не поддаваться унынию, и я тоже, – ведь она была моей сестрой-близнецом, черт возьми, потому я и сохранял позитивный настрой, как только мог. Но это не помогло. Я с самого начала знал, что не поможет, и Викки знала. Вот так.