— Ты слышала о преданности волков? Кериас точно так же предан своей семье. Он вцепится в горло любой опасности и не разожмет зубов, даже если будет издыхать. И столь красивые личико и тело, — император отсалютовал мне бокалом, — не удержат его от того, чтобы бросить тебя в темницу и пытать до потери сознания, если заподозрит измену короне.
Оценив эффект от своих слов и мое молчание, Ириаден добавил:
— Почему бы тебе не попробовать мясо?
Я быстро подцепила вилкой какой-то листочек, служивший приправой для нежнейшего филе ягненка, которое и без ножа легко разделялось на части, но ела чисто механически, а император потягивал вино, продолжая изучать меня поверх хрустального сосуда.
Уже когда я разделалась с десертом, попутно отвечая на новые вопросы владыки и демонстрируя при этом крайнее косноязычие и рассеянность, Ириаден вдруг поднялся. Я сообразила, что должна встать, только когда он оказался позади моего стула. Очутившись на ногах, поняла, что лучше бы сидела. Повелитель сдвинул стул в сторону, и я оказалась в тисках его рук, а шагнуть вперед мешал стол.
— Так и будешь стоять спиной к своему императору? — спросил повелитель, убирая с моего плеча локоны. Я ощутимо вздрогнула, когда кожи коснулись горячие губы, и взмолилась высшим силам, чтобы сотворили немыслимое, перенеся меня как можно дальше ото всех Монтсерратов, хоть на край света. Выворачиваться сейчас или отталкивать владыку было просто немыслимо, оставалось лишь беззвучно шептать просьбы ко всем божествам нашего мира.
Божества просьбам не вняли.
В следующую секунду Ириаден резко развернул к себе, склонился к губам, прильнул к ним, раскрывая в горячем поцелуе. Всем телом он прижал меня к столу, а руки уже скользили по спине, спускаясь к поясу широкой юбки. Все медленней и медленней, пока не замерли на уровне талии. И вот тогда император отстранился.
И поцелуй и прикосновения я стойко вытерпела, не выдав протеста ни единым движением, а потому увидеть гнев в потемневших глазах стало полнейшей неожиданностью.
— Что это за платье? — цедя слова сквозь зубы, спросил владыка.
— А… — Я не на шутку растерялась. Он ведь еще не пробовал расстегнуть, что же тогда разозлило? — От мадам Амели, — ответила, заикаясь.
Ириаден прищурился, все так же пристально глядя мне в глаза.
— Любимой модистки Кериаса?
— Да, — пискнула я и выдохнула весь воздух, стараясь хоть так создать толику пространства между нашими телами и отстраниться от разъяренного Монтсеррата. Желание поклясться, будто совершенно не в курсе происходящего, было столь сильно, что с огромным трудом удержалась от попытки оправдаться. Подобные оправдания сродни чистосердечному признанию.