Как же грозно это было сказано! И я, и ефрейтор, и лисенок уставились на темный вход в грот. Мое сердце громко отстукивало панихиду. Лисенок шмыгнул носом.
«Нет! Нет! Они их не убьют! Не может Эл… Мой Эл убить несчастных обороток. Мой Эл?
Очнись, Дашут! Твой супруг — начальник королевской гвардии! Он убивал и убивает тех, кого считает врагами королевства! Убивает!»
В груди полыхнуло жаром. Жаром пронеслось по рукам и ладоням. С пальцев сплыла огненная плеть.
Могла ли я дать себе отчет в том, что делаю? Да. Я просто хотела спасти тех, кто там, в темноте грота. Я хотела… я… Плеть раздвоилась. Живые огненные спруты обхватили куст, за которым мы стояли, и, выжигая полосы, рванули к пещере. Взвыло пламя, взметнувшееся до небес. Вояки отпрянули в сторону, отрезанные от пещеры.
— Пожар!
Огонь опоясал вход в грот, образовывая коридор, за стенами которого остались вооруженные люди. Кто — то было кинулся в сторону валуна, где мы прятались, и тут же был отрезан огненной стеной.
У нас не было времени на раздумья. Пока стоит колдовской коридор, не позволяющий нас увидеть, прокладывающий путь к обороткам, нужно было действовать.
Мы побежали. Совсем рядом плясали стены пламени. У меня в ушах выло, щеки обдавало жаром. Олтер косился на воющее пламя с немым ужасом и удивлением. А мне не до удивления было. Слышала, как за неистовой стеной огня раздаются крики:
— Это колдовство! С ними колдунья!
Лисенок мчался впереди нас. Олтер, хоть и ошалел, но все же оставался вполне адекватным.
— Если удастся через коридор их вывести, то нужно направляться в сторону перевала. Оттуда до границы недалеко. Повезет, смогут уйти, — говорил быстро, не глядя на меня. — Если выкрутимся, подам в отставку. Я не солдат, я — предатель!
— Вы не предатель, вы — моя личная охрана. В ваши обязанности входит меня защищать и делать все, чтобы я не пострадала. Это вы и делаете, Олтер! — постаралась я успокоить вояку. Он скорбно вздохнул. Ни я, ни он не верили в положительный исход нашего дела. Мы оба предавали: он командира, я мужа. И что бы ни происходило в моей супружеской жизни, но осадок от самой себя у меня был приторно — горький.
Из узкого прохода мы выскочили в полукруглую пещеру. Со свода ее сбегали мелкие капли.
— Мама! — пискнул лисенок. У самой, стены прижавшись к камню, сидела женщина, по правой руке ее бежала кровь.
Я судорожно выдохнула.
Нет. Я не предатель! Я смотрела, с какой нежностью кинулся обнимать женщину мальчонка, как потекли по ее щекам слезы, как пытался прикрыть рану маленький оборотка и всхлипывал, продолжая повторять: «Мама! Мама! Мама!»