(«осетинщина»), стоящее в том же ряду, что
татроба («татарщина»),
кисилбашоба («иранщина») и тому подобное, высокопарно истолковывается как термин для «крайне южного фланга сопряжения кочевничества и оседлости в Юго-Восточной Европе» [Чочиев 1985: 282]. Через четыре года, когда автор выдвинется в лидеры югоосетинского радикализма, историки-грузины Г. Джолобадзе и М. Кантария, повторно вчитавшись, напишут об этой книге: «Он делает заключение, что осетины в Закавказье переселились раньше IX–X веков – в Закавказье вообще, но не конкретно в Грузию. Или, может, тот регион в Закавказье он не считает за Грузию?» [Литературули Сакартвело, 1989, 23 июня]. Сталкиваются два видения. Для одного Грузия – постоянное и определяющее начало закавказской истории даже в те века, когда ее как государства не было на карте, «Вечная Грузия», чья история осложняется разными
особами и
татробами. А перед другим промелькивают «какие-то грузинские этнические группы» в контактах и сопряжении с кочевниками, включенные в большую игру на пространствах и во временах, где за перипетиями истории не разглядеть священных и обетованных этнотерриториальных констант – лишь возникновение, разрушение и память.
Понятно, что авторы-осетины делают упор на отсутствии суверенной Грузии в XVI–XVIII веках, на нестойкости феодальных структур суверенитета, когда заселенная осетинами область Двалети то попадала под власть местных грузинских князей, то из-под этой власти ускользала[37]. Да и крушение Аланского царства и передвижение массы осетин в Закавказье в XIII–XIV веках разве не произошло под ударами тех же завоевателей – монголов и Тимура, которые тогда же обратили в небытие грузино-армяно-азербайджанскую панзакавказскую империю Багратионов? Также и для XIX века осетинские историки не видят таких сущностей, как Грузия и Осетия, а лишь части Тифлисской губернии и Терской области, границы между которыми проходили отнюдь не по Главному Кавказскому хребту, бывшему лишь одним из многих местных хребтов.
Провозглашение в 1918 году грузинского национального государства оказывается не очередным, пусть урезанным и искаженным, воплощением «Вечной Грузии», а возникновением принципиально новой геополитической единицы в результате самоопределения части жителей Тифлисской губернии. Что же касается договора России с Грузией от 7 мая 1920 года, то в нем югоосетинские идеологи особо выделяли преамбулу, где Россия признавала грузинскую независимость, исходя из общего принципа права наций на самоопределение. Но тем самым, в согласии с договором, Грузия как бы лишалась права препятствовать самоопределению и других этнических групп той же губернии, так что российский нарком иностранных дел Г. В. Чичерин имел полное право заявить грузинам протест, когда они после этого договора взялись подавлять восстание южных осетин за отделение от