). Некрологи о Сибе написали многие выдающиеся политики: его самого называли «мастером», знавшим, как извлекать уроки из прошлого для решения насущных проблем, а его произведения – источником исторического знания (Hashimoto 1996: 105–106; Koizumi 1996: 114–115). Хата Цутому (премьер-министр с апреля по июнь 1994 года), посетивший СССР в 1986 году в качестве министра сельского хозяйства и водных ресурсов, цитирует Сибу в контексте отношений с Россией, называя его своим наставником по вопросам российских «государственных условий» (
kokujo) и по истории русско-японских отношений (Hata 1996). Цитируют Сибу и на парламентских прениях, посвященных отношениям с Россией (например, Сасахара Дзунити в Комитете по международным отношениям палаты советников, 17 апреля 1998,
NDL). Однако следует отметить, что, несмотря на всю их популярность среди любителей национальной истории, тексты Сибы нельзя однозначно назвать консервативными в общепринятом для Японии значении этого термина. Очевидно, что часто цитируемая «критика идеологии» Сибы была направлена против марксистской идеологии, преобладавшей среди японских интеллектуалов в 1950-х и 1960-х (Tanizawa 1996: 14). Однако в отличие от основной массы консерваторов, пытавшихся обелить либо игнорировать историю до 1945 года, Сиба демонстрировал отрицательное и критическое отношение к периоду между Русско-японской войной и поражением во Второй мировой войне (Ishihara, Nasu 2002; Tsurumi 2001: 66–68).
В свете всего вышесказанного, не пытаясь установить непосредственные отношения между текстами Сибы и политической жизнью Японии, можно утверждать, что начиная с 60-х годов его взгляды на историю оказывали постоянное влияние на широкую публику и политические элиты. Однако, несмотря на то что работы Сибы занимают центральное место в наррративе об идентичности Японии, международное научное сообщество странным образом обходит их вниманием[38]. Вероятно, этот пробел объясняется объемом романов («Облако на вершине холма» состоит из восьми томов) и отсутствием (за некоторым исключением) переводов на европейские языки. Кроме того, важную роль в пробеле с изучением Сибы в рамках исследований по идентичности Японии, вероятно, сыграли и вечные поиски чего-то сверхсложного и экзотического, а также жесткие границы между дисциплинами, выводящие литературу за пределы политических и исторических исследований.
«История» и «оригинальная форма» у Сибы
Гораздо более известный, чем Сиба, всемирно признанный мастер исторического романа Лев Николаевич Толстой отрицал возможность научно-рационального исследования истории и способность субъекта полностью понять ход исторических событий (Berlin 1999: 16–20). Сиба же твердо верил, что историческое исследование, если оно свободно от идеологических предрассудков, способно постичь объективную истину. Он непрестанно критиковал использование различных идеологических «инструментов» для понимания японской истории, акцентируя внимание на том, что он называл «ручными раскопками» (