Эрик и Тристан орали громче всех, прыгали дальше всех, радовались больше всех. Принесли мороженое — многоэтажное, с шоколадной крышей. Мальчики рванули к мороженому. Какая тут статья? Таня смотрела на них и грустила.
— О чем ты думаешь? — поинтересовался Тристан-по-брови-в-шоколаде.
— Я? — Таня удивилась такому вопросу. А действительно, о чем? — Да о разном. О маме… О муже… Еще я думаю об одном человеке, которого потеряла.
Мальчики разволновались:
— В лесу?
— Он был маленький? Как букашечка?
— Нет, — Таня даже улыбнулась, — он был большой. Просто он уехал, и… Все…
— Надо было записать адрес! Мама написала наш адрес на куртках, теперь мы не потеряемся!
А вот это уже было неприятно с точки зрения воспоминаний.
— Вероятно, он не хотел, чтобы я знала его адрес. Иначе зачем ему уезжать, не попрощавшись? Понимаете, он даже не сказал «до свидания».
— А он потом нашелся?
— Нашелся, но… Он теперь не мой…
— А ты скажи, что ты первая его увидела, и отбери!
Оля плакала. Ревела во весь голос. Ей было невыносимо обидно. Так обидно, так плохо!
Как же так?
Как же так, что не будет съемок? Да еще и эта… с первого этажа… она была свидетелем позора…
Господи, как же жить после этого?
Невозможно!
Алешенька мячиком выскочил из дому, успел два раза упасть, три раза поскользнуться, но добежал, и обнял, и начал целоваться с Настей Второй. Взволнованная Лилия Степановна подсматривала в окошко.
— Я так рад! Я скучал! — И я скучала!
— Не уходи больше никогда!
— Нууу… Ладно, разберемся…
Настя Вторая смотрела на своего неказистого приятеля, и сердце ее болело от нежности. Она реально соскучилась, реально. И ей страшно не хватало Алешеньки. А казалось бы — с чего? Что такого в этом человеке-ребенке? Ну вот что-то такое… светлое…
— Идем тусоваться?
— Что делать?
— Тусоваться! Тусинг! Новогодние приключения!
— Я хочу посмотреть на елку и троллейбусы! — Будет тебе елка! И троллейбусы будут! Руку давай, горе мое! Сейчас начнешь снова падать!
Шли по возбужденному праздником проспекту, заглядывали в витрины. Так ярко! Так весело! Пока добрались до площади, успели поговорить обо всем на свете. Настя отругала Алешеньку за то, что он перестал рисовать. Алешенька пожурил Настю за то, что она перестала ему сниться. Прохожие смотрели на них и недоумевали, оглядывались. Вот это парочка! Возмутительно! Как так можно? Но Насте было по барабану — она алела «ежиком», сверкала гвоздиками в бровях, на что-то указывала пальцем, а рядом охотно громко хохотал Алешенька. Потом кто-то взорвал рядом петарду. Алешенька неслабо перепугался, спрятался за Настю, но быстро освоился. И уже к новой петарде отнесся иначе: