— Скоро принесет тебе твои блинчики.
— Он — как мама?
— Да. Только ему за это платят, а мамам нет…
Потом подсели знакомые. Алешенька лопал блинчики, с большим интересом посматривал на прибывающих. Потом начал принимать участие в беседе. И в какой-то момент Настя Вторая обнаружила, что все удалось, срослось, совпало. Алешка им понравился, а они понравились Алешке.
— Меня зовут Алешенька!
— Клевое имя!
— Да. Ко мне надо относиться серьезно!
— Ну так а как иначе! Мы по-другому не умеем!
— А я сочинил стихотворение!
— Да? Нук, почитай!
— Если я пойду туда, я приду совсем обратно. Это очень неприятно, я хотел идти туда!
— Жесть! Прямо Пушкин!
— Нет, Пушкин писал нежно!
Подтянулись новые люди. Алешенькой даже специально заинтересовались.
А попробуй не заинтересуйся таким явлением!
— А кого ты еще знаешь, каких… поэтов?
— Блок, Лермонтов, Фет, Есенин, Гумилев…
— Фигассе! Ну, и что ты знаешь Гумилева…
— Он мне не очень нравится, он пишет, как девушка!
— А кто тебе нравится?
— Бродский!
— Е-мое! Ты и Бродского знаешь?
— Мама мне много всего читала.
— И что тебе у Бродского нравится?
Алешенька сделался серьезным:
— Безумье дня по мозжечку стекло,
В затылок, где организовало лужу,
Лишь только тронь — и ощутит нутро,
Как кто-то в ледяную эту жижу
Обмакивает острое перо
И медленно выводит
«Ненавижу»…
Настя Вторая почувствовала, что сейчас разрыдается. Праздник и одиночество — улетная смесь. Печаль и Алешенька в ароматах елок — это терзало душу.
Оля пошла в ванную, села на краешек перед зеркалом, сладострастно представила себе, что сейчас убьет себя какой-нибудь бритвой. Вернется Вадим, а она плавает в луже красной пены, красивая и несчастная, и ничего уже не сделаешь…
Снова плакала. Долго.
Обессилела, лежала под зеркальным потолком, рассматривала себя и вдруг поняла, что теперь имеет полное право ехать в Москву.
Осталось только одно дело, на которое она теперь тоже имеет полное право…
По этому поводу открыла Вадимов бар и выпила из первой же бутылки. Это было так брутально, так кинематографично — пить из горлышка. Красивая, несчастная, обманутая, беззащитная, но готовая мстить…
Оля вернулась к зеркалу, посмотрела на себя долгим взглядом.
— Сам виноват! — прошептала она своему отражению.
Потом Оля быстро красилась. Получалось хорошо, очень хорошо, ярко.
Потом натянула какое-то кружевное выходное белье, без разницы какое — все хорошее. Главное — быстрее.
Звонила в дверь Игоря. Улыбалась, была счастлива. Даже похохатывала.
Игорь открыл не сразу. Оля даже не думала, что будет, если откроет не Игорь. Или вовсе не откроют. Откроют! И именно Игорь! Потому, что иначе будет нечестно!