Рок-н-ролл мертв (Буркин) - страница 14

«Неужели он не въезжает?!» — поразился я. Магазин, ограбление, крупная сумма… — это же все такая ерунда. Главное… И я додумал вслух:

— Как он мог действовать после всех этих ран?

— Да, мне тоже кажется это странным. Но в специальной литературе встречаются описания подобных или близких к этому случаев. По-видимому его накачали каким-то мощным допингом, и свою задачу — взорвать дверь — он выполнил, как автомат. Сейчас он, конечно, вряд ли жив.

Я понял, что у этого, вроде бы и очень проницательного человека никогда не появится в голове идея, что Ром был мертв не ПОСЛЕ, а ДО ограбления. И я не собирался его переубеждать.

Обменявшись координатами, мы мило с ним разошлись. Я обещал держать его в курсе всего, что мне удастся выяснить. И он пообещал то же.

…Когда меня перестало трясти, я добрался до ближайшего телефона и позвонил Тоше. Его пионер ответил мне, что «папа на даче».

Что ж, бывал я на его фазенде, бывал.


Я и мой «Жигуль» выбрались с людных улиц на пригородное шоссе. «Ах, Тоша, Тоша, — рассуждал я про себя, — как же давно следовало тебя удавить. Да все казалось — пригодишься…»

Антон Пташкин был институтским «комсомольским вожаком». Пока мы «несли свою вахту в прокуренных кухнях» и «сажали алюминиевые огурцы», он с усердием и завидным успехом делал политическую карьеру, пока-районного масштаба.

Тоша Пташкин? Как не знать. Рубаха-парень! Заводила и хохмач. Он тебе и КВН институтский проведет, и конкурс СТЭМов, он и на картошку народ организует, да так, что и не пикнет никто. В архитектурном ему цены не было. Правда, Генка Великс — из его группы — аж слюной брызгал, доказывал, что Тоша в ГБ постукивает. Но никто Генке не верил. Завидует он, вот и придумывает. Генка, он вообще — тип неприятный и неопрятный.

И надо же: Тоша на третьем курсе еще учится, а уже — комсорг института! И ни какой-нибудь липовый. Раньше сюда сверху назначали, а его студенты сами выбрали — из своих рядов. Демократическим путем.

Да что там говорить! Когда меня из института в очередной раз пинали (в последний и окончательный) — за «аморалку», кто за меня заступился? Тоша. «Славяне, — говорит. — Наш Коля человек, советский. Попал под влияние. С кем не бывает? Возьмем его, — говорит, — на поруки, волосы он пострижет, слово даст песен этих не петь, и все будет как надо…» Не послушались его, правда, тогда старшие товарищи, пнули-таки меня.

А после собрания ко мне Генка Великс подошел, говорит: «Ты, Крот, учти. Пташкин тебя защищал, а в преподавательской перед этим говорил, чтобы гнали тебя. „Мне у ребят авторитет нужно зарабатывать, я за него горой буду стоять“, — так он декану говорил, — а вы уж сами решайте, как поступить.» «Слушай, Великс, — отвечаю я, — что ты вынюхиваешь? Тебе-то какое дело?!» Мне уже все обрыдло до смерти, особенно морды их.