Горбачев. Его жизнь и время (Таубман) - страница 528
“Все кончено, – сказал Скоукрофт Бушу, подводя итог горбачевскому хождению по мукам на заседании Верховного Совета. – Я не думаю, что Горбачев до конца понимает, что произошло”. Буш согласился: “Боюсь, что он выдохся”[2100].
Шесть дней спустя, когда Горбачев вызвал к себе британского посла, чтобы повторить свою просьбу об экономической помощи, Брейтуэйта удивило состояние президента – “крайне напряжен и сбивчив, его южный акцент слышен сильнее, чем когда-либо, предложения сложны, смысл их затуманен. Я с трудом понимал его. Казалось, что он и [Вадим] Медведев [который присутствовал на встрече] были близки к панике”[2101].
Вспоминая путч, помощники Горбачева сходятся во мнении, что тогда президент потерпел поражение, хотя формально победа осталась за ним. Черняев сделал вывод, что Горбачев, “отвергнув ‘услуги’ изменников, утратил и остатки собственной власти”, потому что в руках заговорщиков были последние из старых рычагов управления страной. Шахназаров также согласился с тем, что после августовских событий все было “предрешено”. Андрей Грачев, который после переворота стал пресс-секретарем Горбачева, отметил, что после путча республиканские лидеры больше не видели смысла в союзе с Москвой и другими республиками. По его мнению, Горбачев был единственным в команде, кто “верил (или делал вид), что ничто не потеряно, и, как и положено капитану терпящего бедствие корабля, старался зарядить всех оптимизмом”. Впоследствии Черняев сравнит грачевскую пресс-службу с оркестром, играющим на палубе “Титаника”. Горбачев до конца настаивал на том, что Союз можно было спасти, однако ему все же пришлось признать, что его администрация была практически бессильна, что “властный механизм был настолько разлажен, что никакие даже самые оптимальные решения не имели шансов быть проведенными в жизнь”. Болдин, несмотря на все проступки, был хорошим начальником президентского аппарата, но теперь его место занял бывший первый секретарь Киевского обкома КПУ Григорий Ревенко, который не успевал исполнять все возложенные на него обязанности. Он одновременно пытался преобразовать Общий отдел ЦК КПСС в настоящую президентскую администрацию, подготовить и оборудовать для нее кремлевские кабинеты, набрать в штат новых советников, перевести президентскую службу охраны из КГБ в Кремль, а также распределить партийную и правительственную собственность между федеральным и российским правительствами[2102].
Несмотря ни на что, сентябрьские события обнадежили Горбачева. Сторонники жестких мер отступили, пропала необходимость укрощать несговорчивых партийцев, и президент смог переключить внимание на республики. Ельцин, самый проблемный из лидеров, большую часть месяца провел в отпуске, однако по возвращении показал готовность к сотрудничеству. Горбачев и Ельцин договорились о таких ключевых положениях нового Союзного договора, как быстрый переход к рыночной экономике, единая валюта и централизованный контроль над ядерным оружием. В середине месяца Горбачев провел встречу с Госсекретарем США Джеймсом Бейкером и высоко отозвался о мужестве Ельцина. В свою очередь Ельцин описал Горбачева Бейкеру как “изменившегося человека”, добавив, что часто общается с ним по телефону. Каждый из них старался убедить американцев в том, что они действуют сообща. Черняев также отметил перемены в поведении советского президента в своем дневнике: “Он возвращается по-человечески к тому, каким был в начале перестройки. Слетела самоуверенность, возникшая от мировой славы и от порчи властью”