В принципе, картина ясная. Все на ушах, бдительность даже не удвоена, а утроена, да и общественность простимулирована премией за поимку. Тяжеловато придётся. Ещё бы поспрашивать кого, да, я думаю, не стоит. Здесь, по-моему, каждый готов продать хоть родную маму за вознаграждение. Культ денег в этом селе прямо витает в воздухе. Но, мне пора на рынок. Как будущий рабовладелец, я просто обязан присутствовать на аукционе. А то не поймут. По легенде-то я сюда ради аукциона прибыл. А торги начинаются в четыре часа. Следует поспешить.
Толпа на рынке, по-моему, ещё с двух часов собираться стала. К помосту поближе мне пробиться так и не удалось. Что ж, постою и здесь. Толпа колыхалась в ожидании развлечений, перебрасывалась шуточками и шумно обсуждала рабов, привязанных к горизонтальным перекладинам на помосте. Особенно бурным обсуждениям подвергались женщины, те, что помоложе. Тут уж даже у меня от пошлых шуточек уши пухнуть начали.
На душе было мерзко. Вот ведь как! Со времени Катастрофы прошло меньше полугода, а у людей всё гнилое уже вышло наружу. И не просто вылезло, а закрепилось так, словно и не прививали им с детства никаких моральных ценностей. Я помню, как сразу после катастрофы в городе тоже стали появляться банды отморозков, в которых были не только те, кто до всего этого безобразия не дружил с законом, а и вполне добропорядочные граждане, бывшие клерки и прочие работники интеллектуального труда. Я даже одного бывшего учителя лично приговорил за садизм. Вот почему так бывает? Мне один умный человек объяснял, что вся цивилизованность, это тонкий налёт пыли на теле человечества. Сотни тысяч лет дикости и жестокости против нескольких сотен лет относительного гуманизма. Поэтому и сдувается легко. Не знаю, прав он, или нет. Вот только с меня, почему-то, не сдуло. И я знаю множество людей, с которых тоже не сдуло. А тут… Противно это всё. Вокруг сплошные звериные лица, просто наслаждающиеся человеческим унижением и страданием. Но, ничего не поделаешь. Приходится соответствовать.
Я добросовестно дождался, когда выставят на торги мальчишек, и, даже, попытался поучаствовать в аукционе. А цены на мальчиков кусаются! Даже, имей я, действительно, желание приобрести молоденького раба, моей наличности не хватило бы даже на его половину. Круто. Часа через три торги закончились, и вся толпа пошла посещать увеселительные заведения, как до катастрофы люди шли в ресторан или кафе после театра, чтобы обсудить постановку и мастерство актёров.
В тот бар, в котором я познакомился с Лёхой, попасть не получилось. Набежавшая толпа заняла уже все столики, и бедный официант сбился с ног, пытаясь всех обслужить. Свободный столик удалось отыскать в небольшом неряшливом кабаке, оборудованном в подвале обшарпанного дома, практически на самой границе многоэтажек и частного сектора. Я вытянул под столом ноги и присосался к кружке пива. Что-то быстро пиво закончилось. Я махнул официанту и заказал ещё одну. На душе всё так же скребли кошки. На веселящихся вокруг людей смотреть было противно и хотелось встать посреди прокуренного зала, достать из-под куртки «Кедр» и стрелять, стрелять и стрелять в эти гнусные рожи. Пиво не помогало. Водки бы, но нельзя. В город вернусь, нажрусь вдрызг. Так, чтобы слюни изо рта, сопли из носа и искры из глаз.