Улицы были мертвенно-пусты. Казалось, что город брошен многие месяцы назад. Только изредка мерещилось, что за стеклами шевелятся шторы. Кто-то еще жил здесь, кого-то еще тревожил звук мотора. Кто-то еще надеялся…
А на что надеюсь я?
Ни на что.
Ни малейшего просвета впереди. Ни малейшей зацепки. Ни единого шанса на успех.
И очень мало шансов уцелеть.
Было жутко и весело, как во сне, когда падаешь с большой высоты.
27. 04. г. 23 час.
Константинополь, полицейский участок N 40.
Незнакомый полицейский сержант картинно-русского обличия долго рассматривал мой пропуск.
– Плохи дела, парень, – сказал он. – Чертовы японцы…
– Кто стал за президента, не слышали?
– Вице. Этот, как его…
– Ковалев?
– Точно, Ковалев. Кто такой – никогда не слышал.
– Его назначили недавно. Тархан же, который раньше был, умер. Хорошо, хоть он живой остался. Я боялся, что – кто-то из генералов.
– А чем плохи генералы?
– Да они, может, и хороши… в мирное время. Впрочем, не знаю. Пойду я, – меня вдруг передернуло: будто за воротник протекла холодная струйка. И вдруг показалось, что сейчас вывалится засунутый сзади за пояс вальтер. – Может, все еще обойдется.
– Хотелось бы, – с сомнением сказал сержант.
На лестнице, ведущей в госпиталь, было темно. И полутемно в коридоре. Госпиталь засыпал. Две медсестры, толкая перед собой стеклянный многоэтажный столик со шприцами и лекарствами, выходили из палаты. Вид у них был утомленный. Увидев меня, они остановились.
– Дежурить, – сказал я. – У меня пропуск.
– Пропуск, – повторила одна из них. – Покажите.
И стала рассматривать эту бедную бумажку с той же дотошностью, что и сержант внизу.
– Что-то случилось?
– Пропуск правильный, – объявила она. Вторая кивнула.
– В чем все-таки дело? – настаивал я.
– Вас не касается, – голос ее был склочный.
– Было предупреждение, – сказала вторая.
– Понятно, – кивнул я.
Дверь в палату, где лежал Тедди, была чуть приоткрыта, и видно было, что там совсем темно.
– Юра, – шепотом позвал я, не входя. Никто не ответил. – Спишь, чертов сын?
Молчание. Я вошел…
Если бы в коридоре горел полный свет, мне был бы конец. Но так – глаза успели привыкнуть к полумраку. Метнувшуюся тень я увидел. И успел выставить руки.
Удар был сильный – как дубиной. Левый локоть онемел сразу. Я неловко отбрыкнулся, нога попала во что-то легкое. Тут же с другой стороны зажглись два красных глаза. Раздалось шипение: ххааа! Это была смерть. Я упал на колени, правая рука метнулась назад, к пистолету. В свое время инструктор учил нас: никаких предохранителей! Патрон в патронник – и медленно отпустите курок. Так и носите, это достаточно безопасно. Зато теперь первый выстрел производится, как из револьвера – самовзводом. Экономится уйма времени… почти полсекунды…