Что-то было в философском сознании Смита, что заставляло его противится признанию очевидного. Известно утверждение, высказанное, как принято считать, еще в тринадцатом веке, и приписываемое Альберту Магнусу, о том, что цена — это то, «чего стоят вещи в соответствии с условиями рынка и временем продажи». Но прежде чем поспешно отказываться от смитовских сложностей в этом вопросе и радостно указывать на величие средневекового здравого смысла, стоит обратить внимание на некоторые другие идеи, бывшие вполне обыденными и здравыми для средневекового сознания. Тот же Альберт Магнус был одним из главных инициаторов восьмого крестового похода, последнего и самого бессмысленного. Участники похода даже не пытались достичь Святой Земли. Вместо этого они, в полном снаряжении, как на карнавальном круизе, приплыли в Тунис.
Вот в этом-то и заключается неповторимость гения Адама Смита: даже в том, в чем он ошибался, он был умнее и проницательнее, чем другие. И возможно, в особенности умнее тех невыносимых других, которые всегда знают цену всему на свете и всегда горят желанием указать нам, что почем.
Труд не является компонентом цены, потому что цена не состоит из компонентов. Все вещи стоят столько, сколько стоят. Но закладывая в основание целостной логической структуры «Богатства народов» понятие труда — или того, как мы разделяем его или распределяем его плоды, главную заботу и тяготу нашей жизни — Смит хотел обосновать материальную и нравственную необходимость нашей свободы.
Адам Смит, противник капитализма
Нельзя сказать, что Адам Смит разработал проект капиталистической системы. Он всего лишь обеспечил логическим обоснованием элементарные экономические права, на основе которых было бы легче строить отношения свободного предпринимательства. А также предложил строителям использовать тачку свободной торговли, добрый цемент собственного интереса и весь инструментарий принципа специализации. Как бы то ни было, когда Смит предположил, каким образом свободные предприятия распространяют то, что они производят — «в порядке, соответствующем которому их продукция распределяется естественным образом» — капитализм получил такую затрещину, что его алчной толстой губе было впору закататься обратно.
Некоторые сторонники смитовского учения, вероятно, немало бы удивились, обнаружив в его тексте подобные высказывания. Он писал, что «подавление бедных должно быть основанием монополии богатых», и что выгода бывает «всегда самой большой в тех странах, которые быстрее всего катятся к разрухе». А касаясь таких понятий, как «полная занятость населения», Смит своими заявлениями мог бы привести в ужас Джона Кеннета Гэлбрейта: «Если бы общество ежегодно нанимало всю рабочую силу, труд которой способно ежегодно потреблять… то продукция каждого успешного года была бы несравненно более дорогой, чем продукция предыдущего». И Смит мог преспокойно продолжать такого рода рассуждения, от которых Торстейна Веблена бы точно хватил удар: «Но нет такой страны, в которой вся ежегодная продукция шла бы на обеспечение трудящихся. Повсеместно неработающие также потребляют значительную часть».