Он как-то криво улыбнулся.
— Это ты Россию, видать, плохо знаешь, городской ты, поэтому и не ведаешь, что в России творится. Ты как себе думаешь, кто против немца воюет, городские что ли? Крестьянин против немца стоит. Где генерал, где рядовой — всё равно из крестьян. Ум у него крестьянский, понимаешь? Он, так сказать, особливый. А немец-дурак попался. Я о нем раньше лучше думал.
— Это почему же?
— Пришел не куда-либо — не в Африку какую-нибудь, а в Россию.
— А ему какая разница, он вон, смотри, пол-Европы подмял.
— Так Гитлер — сам Европа, поэтому они под него так легко и легли. Он ведь Европу в мягких штиблетах прошел, а на Россию двинулся — переобулся в сапог с кованым каблуком. Будь я Гитлером, я бы всё наоборот сделал.
— Интересно как?
Лошадь тем временем замедлила шаг, подходя к дорожной развилке. Хозяин, увлеченный рассказом, давно бросил вожжи, и теперь ей самой надо было решать: продолжать двигаться прямо или повернуть направо.
— Послушай, — засуетился Северов, — дай понять лошади, куда идти.
— Думаешь, она сама не знает, куда ей итить?
Чтобы прекратить препирательства в ее адрес со стороны сидевших в повозке, лошадь резко повернула направо и, почувствовав приближение дома, весело побежала рысью.
— Во, смотри, коль домой, то и погонять не надо.
Миновали перелесок, и дорога стала извиваться, выбирая себе твердый путь между небольшими заболоченными водоемами. Кончились болота, начался подъем, а вдоль дороги с обеих сторон — аккуратные деревенские избы с зелеными палисадниками, резными наличниками и ухоженными участками позади домов.
Северов, будучи на фронте, насмотрелся на сожженные войной деревни и такое, хотя бы внешнее благополучие, поразило его. Лошадь весело пробежала по центральной улице и остановилась у ворот крайнего дома.
Изба внутри оказалась на редкость чистой. Самодельные дорожки из разноцветных кусков материи разбегались в разные стороны по полу. Одна вела к столу, другая — в спальню, а третья — к печи. На одной стене — выцветшие коричнево-белесые фотографии.
— Вот она, моя несравненная. — Он подошел, перекрестил и поцеловал фотографию женщины, стоящей в полный рост и одетой в какой-то бархатный зипун. — Вот представляю тебе мою любимую. А теперь, давай, садись за стол и выпьем в память о ней.
Раздался стук в окно. Северов знал, что в деревнях обычно гости стучат в окна, а в городах — в дверь. Он опустил руку в карман куртки и нащупал пистолет.
— Да ты не волнуйся, это моя племянница за домом присматривает, а сама в соседнем живет.
Родственница оказалась молодой женщиной лет тридцати пяти, беловолосая, с улыбающимися глазами.