Карташовой повезло меньше: на ней живого места не осталось. Она дрожала на заднем сиденье, покрытая гусиной кожей, по лицу стекали крупные капли. Ткань платья, намокнув, стала почти прозрачной, и Паша, сам того не желая, различил контуры злополучного красного лифчика. Тонкого красного лифчика, который ни на секунду не скрывал, как Ника мерзнет. Во рту у Паши пересохло, по спине волной прокатились мурашки. От холода, конечно, от чего же еще.
— Как я теперь его возьму? — сетовала она. — Он же весь промокнет.
— Да… — Исаев прокашлялся и, собрав волю в кулак, отвернулся. — Попробуй дотянуться до багажника, у меня там была куртка.
Ника встала на колени на сиденье, перегнулась через спинку и, отодвинув немного крышку, принялась на ощупь искать сухую одежду. Это было непросто: Паша возил в багажнике кучу всякого хлама.
— Какая-то бутылка… Вот! А, нет, это тряпки… Фу, все в каком-то дегте… Липкое что-то… Коробка… — бормотала Ника. — У тебя ведь там нет дохлых мышей?
— А? — Паша с трудом отвлекся от зеркала заднего вида.
Ее бедра, выгнутая спина, округлости, такие тугие и крепкие на вид, что невыносимо хочется натянуть ткань еще сильнее, чтобы она упруго стягивала ее тело… А потом поднимать медленно, сантиметр за сантиметром обнажая кожу, вдыхать ее запах, тереться губами…
— Я тебя умоляю, скажи, что у тебя там никто не сдох, — повторила Ника, и он заставил себя очнуться.
— Н… нет… — он был рад, что в грозовом полумраке Ника не различит лихорадочного блеска в его глазах.
— Все, нашла, — она с облегчением влезла в его куртку и совершенно в ней утонула.
Из сводящей с ума богини превратилась в деревенскую сироту, и Паша не смог сдержать улыбки умиления.
— Тепло, — она поежилась. — Ну что, поехали домой?
— Ты ведь еще побудешь с нами? — он бережно передал ей прикорнувшего Никиту.
— Мне надо будет сейчас уйти, — едва слышно прошептала она.
— Точно? — он не сумел подавить разочарования.
— Конечно! Сгоняю в продуктовый, потому что на голодовку я не подписывалась.
— А потом?
— А потом буду тебя кормить. То, что у тебя в холодильнике, никуда не годится.
— Значит, еще посидишь?
— Я теперь тебя с ребенком одного не оставлю, даже не надейся.
И Паша, чуть не мурлыкая от приступа хорошего настроения, взялся за руль.