— Представляю, как вы ему мешали! Кто угодно не смог бы заснуть! — не унималась Катя. — Я сейчас же забираю его. Я-то думала, ты взрослый человек, Паша. Нет, ты последний придурок. Больше ты его не увидишь. Сейчас Вадик припаркуется и придет за вещами.
— Он не виноват! — вступилась Ника. — Сам бы он просто не справился! Не знал, как кормить, как купать…
— Позвонил бы! — Катя гладила плачущего ребенка.
— Правда? — Исаев ехидно вскинул бровь и скрестил руки на груди. — И часто у тебя был доступен телефон? Это мой дом, и я вожу сюда, кого хочу. Я сделал тебе одолжение, могла бы хотя бы сказать спасибо.
— Ну, спасибо, братишка! Выручил! Спасибо, что не подкинул родного племянника проституткам! Зато у них, наверное, есть медкнижка.
— А ну, извинись немедленно! — угрожающе пробасил Паша.
— И не подумаю! Нет, это надо было…
— Я пойду, — тихо перебила Ника.
— Первая здравая мысль за сегодня! — Катя отступила от двери, пропуская гостью. — Всего хорошего!
— Подожди… — Паша разрывался между Никой и сестрой. — Останься, мы должны договорить… Ну, Катерина, я тебе припомню!
Но Ника уже не слушала их склоку. Как оглушенная, она, с трудом управляясь собственным телом, двинулась в другую комнату, машинально покидала вещи в сумку, влезла в уличную одежду и незамеченной покинула квартиру Исаева, даже не умывшись. От неожиданности она до сих пор не пришла в себя, не чувствовала ни обиды, ни злости, только смертельную усталость. В голове словно отключились все каналы, пропала связь с внешним миром. Сплошные помехи.
Из зеркала лифта на нее смотрела опухшая лохматая девица. Неудивительно, что Катя приняла ее, не пойми за кого. Даже в рядах представительниц древнейшей профессии Нике теперь, пожалуй, дали бы не лучшее место. Где-нибудь на трассе за границами Московской области.
И какого черта она решила, что кому-то нужна ее помощь? Выкладывалась на полную, возомнила себя хранительницей очага. А очага-то и никакого не было. Мыльный пузырь. Ребенок — чужой, Исаеву нравятся блондинки. Домработница бесплатная — это да. А вся любовь и семейный уют — кому-то другому. Зачем было в это ввязываться?
Нет, аппендицит попортил ей не только внешность. Скальпель Паши процарапал ее жизнь на «до» и «после». Все было хорошо и спокойно: работа, перспективы, собственное дело. А ей, дуре, захотелось простого женского счастья. Во всем мерещилось что-то большее, чем просто благодарность за услуги няни и сытный обед. Но ребенка вырвали из ее жизни, вырвали с мясом, оставив зияющую болезненную пустоту. Ей уже до смерти хотелось снова увидеть его забавную улыбку, почувствовать на руках приятную тяжесть, тепло маленького мягкого тельца. А ее одним словом, одним взглядом поставили на место. У Никиты есть мать, а она, Карташова, просто первая попавшаяся баба. И Паша ничего не сделал, чтобы ее задержать.