— Мясо, что к кости прирастает, криво заросло после раны. Оттого жилу главную теребит. Оттого и боль идёт. Так будет всегда. До смерти. Со временем легче будет, но до конца никогда не отпустит. Хромать будете, пока не помрёте.
— Бредишь? — Спросил солдат с раздражением. — Откуда знаешь?
— В шаре видела.
— Что ты там видела? — Продолжал раздражаться солдат, — Рану мою? Мясо? Жилу?
— Нет, ни рану и ни жилу, а видела, как стою тут и говорю вам это.
— Значит, врала мне вчера, когда говорила, что обо мне в шаре ничего не видела кроме ведьмы.
— Не врала, не помнила, а сейчас как встала возле вас, так и прошибло меня. Всё что вчера в шаре про это видела то и сказала. И говорю я, а словно не я.
— Гоните её, господин, горя мы с ней хлебнём. Дурная она, — сказал Ёган.
— Слышишь, что он говорит? — Спросил солдат у девочки.
— Боится он, ему и положено, оттого он и холоп, а вы уже про страх и вспоминать не умеете. Оттого вы и людоедов ловите.
— Значит, говоришь, до старости хромать буду? — произнёс Волоков, откидываясь на подушки.
Она стояла, не убирая руку с его ноги, и молчала. И кивала.
— Значит, до старости я доживу?
— Мне-то не ведомо господин. — Отвечала девочка.
— Ты ж сама только что говорила, — напомнил монах.
— Да неведомо мне то, — отвечала Агнес, — я сказала то, что в шаре видела и всё.
Пока она это все говорила, боль, на удивление, прошла, нога почти не болела.
— Иди в трактир, — сказал солдат, — я подумаю. Ёган, дай ей крейцер.
Ёган нехотя, но без обычных замечаний достал деньги и дал девочке, та низко поклонилась и даже попыталась поцеловать Волкову руку, он не дал. И она вышла. Только после этого Ёган произнес.
— Вот, вы как хотите, думайте, а я скажу вам, что она ведьма. И, как по мне, она ведьма похлеще старухи будет. Просто она молодая еще.
Солдат посмотрел на монаха, ожидая от того суждения, и тот сказал:
— Страшная она. Псалмы читала, будто кого проклинала.
— Ясно, — сказал Волков.
Может быть, оба они были правы, и Ёган, и монах, да вот только нога у него не болела совсем.
— Ладно, собирайтесь, нам сегодня людей вешать. Ёган, мыться, одежду, завтрак. Монах, пойдешь в трактир — забеги к попу, скажи, что скоро висельников на площадь привезут.
Ёган и монах ушли, а Волков остался лежать в кровати. За окном тихо шуршал дождь, а он думал: «А девчонка и вправду страшная, да и Бог с ней, лишь бы помогла найти мертвеца».
Сколько солдат не кутался в плащ — но под проливным дождем от воды он не спасал. Одежда быстро промокла, и сначала заныло плечо, а потом и нога. Надо было бы слезть с коня, чтоб ногу не ломило, да слезать было некуда, все площадь была огромной лужей. Зеваки, собравшиеся поглазеть на повешение, терпеливо ждали. Пока привели Соллона, потом притащили несчастного истерзанного пытками калеку.