Исаков, не поднимая глаз, скользил взглядом по широкой спине Куркина.
— Я ведь не боксировать пришел, Иван, — оправдываясь, ответил Исаков. — У меня сегодня один человек деньги занял, я зашел должок получить. — Он совсем опустил голову, сосредоточенно разглядывая ботинки.
— Снимаешься! — Куркин довольно хохотнул. — Всегда трусоват был, показуха одна.
Исаков жестом остановил пытавшегося вмешаться Пухова.
— Говорю, один человек деньги занял. Боюсь, не отдаст, — Исаков поднял голову, уперся взглядом в глаза Куркина. — Взял в двенадцать часов семь минут триста сорок семь рублей семьдесят пять копеек, — они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Противоестествен был этот долгий взгляд в упор. По лицу Исакова медленно расплывалась улыбка: — Может, он отдаст триста сорок семь рублей семьдесят пять копеек?
Куркин провел ладонью по лицу, откашлялся, сплюнул в угол.
— Раз твоего боя не будет, я пойду, пожалуй. Жалко, — он деланно засмеялся. — Представляю это зрелище!
— Почему не будет? — лениво протянул Исаков. — Рано еще, придет время, переоденусь.
Островерхов подошел к двери с табличкой «Главная судейская коллегия» одновременно с грузным мужчиной в белом костюме, с круглой эмблемой на груди — «Главный судья».
— Здравствуй, Виталий Иванович, — судья открыл перед тренером дверь.
Островерхов, поблагодарив кивком, вошел в судейскую.
— Исаков снимается, — сказал он тихо. Все присутствующие замолчали и повернулись к Островерхову.
— Правильно!
— Ясно было! Зачем лез?
Старый тренер вспомнил, что забыл написать заявление, заверить его у врача. В общем-то дело бессмысленное, Петра наказать и дисквалифицировать нельзя. Но порядок существует. Островерхов взял лист бумаги, начал писать, когда в судейскую быстро вошел Исаков, оценил ситуацию, одной рукой смял бумагу, другой подхватил тренера за локоть, уже на пороге, через плечо бросил:
— Шутка!
Островерхов пытался вырваться, Петр вел его по тесному коридору, улыбаясь, шептал:
— Иваныч, на нас смотрят. Спокойно, старина. Не могу я, старина, отказаться. Пусть лучше убьют.
— Дурак. Упрямый дурак, — устало и безнадежно сказал Островерхов.
Исаков одевался и равнодушно решал: что конкретно его заставляет подняться на ринг? Федякина, которая крутила пуговицу кофточки? «Это понятно, у вас работа. Я-то за костюмом Мишиным пришла». Куркин? «Всегда трусоват был. Одна показуха». Исаков прекрасно понимал, что раз уж выходит на ринг, обязан думать лишь о боксе, все остальное в сторону. Он пытался сосредоточиться, составить план боя, но видел только Куркина. Неужели тогда, двенадцать лет назад, он из-за дисквалификации сошел с рельсов, сделал первый шаг к преступлению? Не подними тогда Исаков скандал, Куркина бы не дисквалифицировали. Он не бросил бы спорт, остался человеком. Федякин был бы жив. Исаков вспомнил последнюю фразу своего выступления на тренерском совете: «Спорт воспитывает мужественных людей, а не хулиганов. Им не должно быть места в наших рядах». Красивые, правильные слова. Слова. Слова. Ведь хотел встретиться с Куркиным, поговорить по душам.