– Дикий кабан, – пояснила Бетси, кивнув на них. – Иногда они прибегают из леса, носятся тут и топчут траву.
– И вы не боитесь? – спросила я, про себя подумав, что Дино здесь понравилось бы. Он мог бы приезжать сюда на охоту.
Она рассмеялась.
– Нет, они никогда не приходят, когда рядом люди. Робкие и прекрасные существа. Ну вот, – добавила она, открывая дверь. – Входи.
Студия Бетси была большой и светлой. По одну сторону были раздвижные французские двери. Вдоль стен и на регулярных интервалах по всей комнате стояли столы на козлах.
В стенах были вырублены ниши, где хранились краски, пигменты, кисти. Еще здесь был гончарный круг, мешки с порошком и блокноты, а у стены стояли странные керамические предметы. Это были не горшки и не скульптуры. Больше всего они походили на керамические картины с зазубренными краями и выступами. Вдобавок к сложной форме они были выкрашены в жизнерадостные цвета и расписаны завитушками, напоминавшими цветы или вазы на полотнах Матисса. В центре комнаты были и другие ее работы – знаменитые горшки невиданных форм. Бетси рассказала мне, когда они были сделаны и что вдохновило ее на их создание. Осторожно пробираясь по этой стране чудес, я вдруг поняла, какая это честь – находиться здесь, в ее студии, в непосредственной близости от вещей, которые обычно можно видеть лишь в музеях и галереях, и слушать объяснения самой художницы. С внезапной дрожью я вдруг подумала о том, какой дурой была, когда сознательно сосредоточила свою жизнь на Дино и его капризах. Ведь я приехала сюда именно за этим – чтобы творить, – и именно студия Бетси заставила меня пересмотреть свои приоритеты.
– Итак, – обратилась она ко мне. – Как видишь, я никогда не расписываю горшки изображениями людей. Сейчас я работаю над одной вещью, над которой уже давно ломаю голову. А при встрече с тобой в «Чибрео» в голове у меня как будто что-то щелкнуло, – при этих словах она рассмеялась. – Ты напомнила мне ее. Вот почему я попросила тебя мне попозировать!
«Я напомнила тебе горшок?» – чуть было не спросила я, инстинктивно втянув живот, но Бетси тут же пояснила, увлекая меня в дальний угол студии.
– Это триптих, работа из трех элементов, которые дополняют друг друга… – И она указала на три больших горшка.
Хотя назвать их горшками было все равно что назвать «Венеру» Боттичелли эскизом. Это были самые настоящие керамические скульптуры. Два горшка были ростом с меня, а в центре стоял еще один – длинный, узкий, с формами, напоминавшими женское тело. Горшки были белыми, без узоров, но, стоя в ряд, с выступами и широкими плоскими ручками, они дополняли друг друга, и даже расстояние между ними было частью хорошо спланированной геометрической композиции. Все выпуклости и впадины взаимодействовали в едином, вибрирующем ритме. Ни один из них не был похож на обычный горшок, который я представила себе при словах Бетси, – эти сосуды были утонченными, пожалуй, даже изящными, и было в них нечто несомненно женственное. Я была польщена.