Фиаско. Сидит, вонючка подлая, добрая душа, уже час почти сидит. Ясно – нас дожидается.
Мы обреченно бредем по проходу между столиками.
– Елена Александровна, – не разжимая губ, торопливо бормочет Иван Дмитриевич, – вы пересядьте за другой столик. Придумайте что-нибудь, ведь совсем оголодаете.
– Намекаете, что у меня фигура узника Бухенвальда? – злым шепотом осведомляюсь я.
– Что вы! – восклицает он в полный голос. – У вас замечательная фигура!
На его возглас народ оторвал головы от тарелок и с любопытством меня оглядывает. Счастливчики! Питаются и горя не знают. А мы точно на заклание ползем. Сели, здороваемся, получаем удар по обонятельным рецепторам. Иван Дмитриевич начинает чихать и сморкаться. Я с тоской смотрю на суп – он пахнет всеми шанелями, вместе взятыми.
Мне кажется, я нахожу простое до гениальности решение: вставить в нос затычки. Товарищу по несчастью, Ивану Дмитриевичу, перед обедом предлагаю два ватных шарика – закупорьте нюхательные каналы.
Никогда не пытайтесь принимать пищу с забитым носом! Два физиологических процесса – дыхание и глотание – взаимосвязаны и параллельно не осуществимы!
Я захлебнулась на третьей ложке харчо. В благом порыве и с немалой силой Роза хлопнула ладонью по моей спине. Я клюнула в тарелку носом, из которого вылетели тампончики. Иван Дмитриевич вскочил, подхватил меня и помчал к выходу.
Он держал меня под мышкой, как баул с костями, ногами до пола я не доставала.
Так мы гарцевали по главной аллее. Сквозь судорожный кашель мне удалось провопить:
– Что вы делаете? Как вы смеете! Верните меня на землю!
– Вы не понимаете! – гундосил (затычки в носу!) Иван Дмитриевич, не останавливая бега. – Один известный физик умер, поперхнувшись кашей. Вам срочно нужна врачебная помощь!
Без врачебной помощи я обошлась, вырвалась из рук доброго самаритянина в вестибюле медицинского корпуса. Кашель утих, и я хотела было «поблагодарить» Ивана Дмитриевича, но, увидев его глаза, растерялась. Он возвышался надо мной как Гулливер над Дюймовочкой. Шумно дышал ртом, восстанавливая дыхание, из африкански раздутого носа торчали комочки ваты, и он смотрел на меня… Я никогда не предполагала, что мужские глаза могут излучать столько заботы и доброты. Так смотрела моя собака Долька. В голове родилась шальная мысль: «Сейчас он высунет язык и лизнет мою щеку». Розины духи определенно стали сказываться на деятельности моего мозга.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Иван Дмитриевич.
– Никаких собачьих нежностей! – Я погрозила пальцем, развернулась и ушла.
В номере посмотрела на себя в зеркало – лицо цвета вишни. А еще говорят, у меня малокровие!