Отец не ответил. Он крутил в руках трубку и хмуро поглядывал на капли, скатывающиеся с навеса в лодку. В лодке было сыро.
Ночью мы вышли в реку. Лодка да еще несколько старых котелков и узелок старой, латаной-перелатаной одежды — вот все, что у нас теперь оставалось.
Когда мы проезжали мимо могилы Дерзкого, отец остановил лодку и вышел на берег. Ко, как всегда, струсил — боялся привидений и поэтому остался в лодке, прижавшись к матери и обняв Луока. А я пошел следом за отцом.
Было очень темно. На небе мрачно светило несколько одиноких звезд. Отец сидел рядом с могилой и, уставившись в землю, рассеянно выщипывал травинки. На шорох моих шагов по сырой траве он поднял голову и показал мне на место рядом с собой.
— Мы с сыном пришли к тебе проститься, — сдавленным голосом обратился он к могиле. — Мне пригодилась пока только одна стрела из тех двадцати, что ты дал. Но ты можешь теперь отдыхать спокойно…
Я никогда не верил и не верю в такие вещи, как души умерших. Но низкий голос моего приемного отца, обращенный к могиле, и вспомнившаяся вдруг сейчас рука, закрывшая глаза умершего, того самого человека, что лежал в этой могиле, — все это вызвало у меня невольную дрожь.
Отец, кашлянув, повернулся ко мне:
— Ан, ты помнишь белощекого гиббона?
— Конечно, помню, а где он? — спросил я, хотя раньше почему-то думал, что он погиб во время лесного пожара.
— Даже зверю лесному ведомы любовь и привязанность, не только людям… Когда подожгли лес, Дерзкого не было дома, и гиббон был привязан в хижине. Огонь подошел к хижине, и он оборвал цепь и убежал. Его видели с оборванной цепью, болтающейся на шее… После пожара он вернулся на старое место, тосковал, ничего не ел, не пил и так и умер там… Через те места проходил один человек, он рассказал, что видел его.
— Когда мы с тобой возвращались после пожара, мы ведь проезжали мимо хижины. Выходит, он еще тогда не вернулся, да, отец?
Отец с тяжелым вздохом встал и велел мне спускаться к лодке. А сам еще раз оглянулся, положил на могилу горсть земли и пошел за мной следом.
С каждым днем река становилась все шире и стремительней. Теперь если наша лодка приставала к берегу, то вместо другого берега мы видели одну только мелькавшую над волнами темно-зеленую полосу кустистых пальм. Три дня и три ночи мы гребли, сменяя друг друга и останавливаясь лишь для того, чтобы развести огонь и приготовить еду.
Несколько дней подряд стояла невыносимая духота. Река, в которой отражалось небо, по цвету напоминала стремительно несущуюся ртуть. Сейчас с горизонта набежали темные облака; они подталкивали друг друга, принимая самые причудливые очертания, но уходить не торопились. Потом прилетела гроза, и целый день и ночь густой стеной лил дождь. Река ревела. Нам пришлось завести лодку в протоку, закрытую плотным сводом листвы, и переждать ливень.