— Это действительно ты?
— Почему ты сомневаешься?
— Я плохо здесь вижу. Такая темень.
— Я узнал тебя по твоей худобе.
Вдруг кто-то резко и строго приказал, Георг немного испугался:
— Выйдите отсюда, Пфафф!
— Ишь ты!
— Пожалуйста, оставьте нас наедине, — прибавил Георг.
— Сию же минуту! — приказал Петер, прежний Петер.
Пфафф вышел. Новый господин казался ему уж очень шикарным, он выглядел как президент, наверно, чем-то таким он и был. Отплатить профессору за его дерзость времени еще будет достаточно. В виде задатка он захлопнул за собой дверь, из уважения к президенту он не стал запирать его.
Георг положил Петера на кровать, почти не заметив, что уже не держит его на руках, подошел к окну и стал отдирать доски.
— Я его потом опять затемню, — сказал он, — тебе нужен воздух. Если у тебя болят глаза, закрой их пока.
— Глаза у меня не болят.
— Почему же ты их щадишь? Я думал, ты слишком много читал и хочешь немного отдохнуть в темноте.
— Доски здесь только со вчерашнего вечера.
— Это ты так крепко приколотил их? Я с трудом отдираю их. Никак не думал, что у тебя столько силы.
— Это привратник, наемный воин.
— Наемный воин?
— Продажный хам.
— Мне он был симпатичен. Если сравнить его с другими людьми из твоего окружения.
— Мне тоже раньше.
— Что же он сделал тебе?
— Он ведет себя нагло, он меня тыкает.
— Я думаю, он делает это, чтобы доказать тебе свою дружбу. Ты же, конечно, не так давно в этой каморке?
— С позавчерашнего дня.
— Ты чувствуешь себя с тех пор лучше? В отношении глаз, я имею в виду. Надеюсь, ты не взял с собой книг?
— Книги наверху. Мою маленькую домашнюю библиотеку стащили.
— Просто счастье! А то бы ты пытался читать и здесь. Для твоих больных глаз это была бы погибель. Думаю, ты и сам теперь беспокоишься за их судьбу. Раньше твои глаза были тебе безразличны. Ты трепал их почем зря.
— Мои глаза совершенно здоровы.
— Серьезно? У тебя нет никаких жалоб?
— Никаких.
Доски были содраны. Яркий свет залил каморку. Через открытое окно в нее потек воздух. Георг глубоко и удовлетворенно вздохнул. До сих пор обследование шло успешно. Все, что отвечал Петер на его хорошо рассчитанные вопросы, было верно, разумно, немного сухо, как прежде. Зло заключалось в той женщине, только в той женщине, намек, метивший в нее, он нарочно пропустил мимо ушей. За свои глаза он не боялся, тон, каким он отвечал на расспросы об их состоянии, выдавал справедливое раздражение. Георг повернулся. Две пустые клетки для птиц висели на стене. Постельные принадлежности были в красных пятнах. В заднем углу стоял умывальный таз. Грязная вода в нем отливала красным. Петер был еще худее, чем то предположили пальцы. Две резкие морщины прорезали его щеки. Лицо казалось длиннее, уже и строже, чем много лет назад. Четыре глубокие складки пролегли у него на лбу, как если бы глаза его были всегда широко открыты. Губ совершенно не было видно, их место выдавала скорбная щелка. Глаза его, бедные, водянисто-голубые, испытующе глядели на брата с притворным безразличием, но в их уголках таилось любопытство и недоверие. Левую руку Петер прятал за спиной.