Я вышел на круглую площадь, с какой-то приподнятой площадкой на столбах, поднялся туда, развалился на скамейке, сбросил ботинки и понял, что дальше не пойду: оставшееся для блаженства время проведу здесь. На соседних скамейках грелись люди, в основном пожилые. Разговоров не было, поэтому я только по виду их пытался понять, кто они: из России или нет? Почему-то мне казалось, что из России — знакомое выражение глаз. Люди блаженствовали на солнышке… Ну что — обрели тут блаженство?
На спинках скамеек виднелись надписи по-русски, в основном — непристойные. И это тоже предстоит переварить этому государству.
Ну все. Надо в обратный путь.
У гостиницы я сел в глухой микроавтобус с задвинутыми занавесками. Он тронулся — и я тут же сдвинул занавеску: на прощанье на пальмы посмотреть.
Людмила Улицкая
Национальность не определена…
Первая поездка в Израиль в 91-м году была ошеломляющая: это острое переживание непрерывности истории, которое нигде не охватывает с такой силой, как в Израиле. За два месяца до этого я впервые попала в Грецию, и меня поразило, как старина пробивает землю и торчит развалинами античных колонн в жизни современной, не имеющей ничего общего с древним прошлым, и обитает на этих землях совсем другая народность, которая хоть и называет себя греками, но по физическому облику и духовному содержанию ничем не напоминает героев с черно- и краснофигурных ваз. Другая земля, другие люди, другая культура…
В Израиле поразила именно неразрывность,— это была та же самая земля, описанная в Библии (именно по этому источнику состоялось первое знакомство), и названия деревень и городов были всё те же, и дорожные указатели «На Иерихон», «На Меггидо», «На Бетлехем» едва не прокалывали глаз. И те же самые люди, с тем же психофизическим складом, с теми же самыми проблемами, что существовали на этой земле тысячеления тому назад. Я ставила ногу на землю и чувствовала, что через подошву идет ток,— это была Палестина.
Вторая поездка была почти деловая — я поехала по следам человека, почти случайное знакомство с которым оказалось одним из важных моментов жизни. Речь идет о еврее-католике, священнике и монахе кармелитского ордена брате Даниэле Руфайзене. Мне казалось, что я про него многое знаю. К этому времени он уже умер, и я общалась с его друзьями, родственниками, членами общины, которую он создал. После этой поездки, встретившись с его родным братом и многими другими его братьями и сестрами, которые не состояли с ним в кровном родстве, я узнала о нем гораздо больше. Мне казалось, что теперь я могу написать о нем книгу, и я самонадеянно принялась за работу.