Именно здесь, в новой самостоятельной жизни проявились очень явственно те качества, которые были ему присущи от природы: его удивительное дружелюбие, сердечность, идущая из самой его сущности, доброта и стремление быть полезным тому, кто с ним рядом. Это была не избирательная любовь, которой любят друг друга члены семьи, когда само по себе кровное родство есть основание для любви. Это была неотрефлектированная любовь к ближнему. Пройдет еще очень много лет, прежде чем Освальд прочтет притчу о добром самарянине, прежде чем тема отношения к ближнему будет им восприниматься как ключевая для каждого человека. Тогда, в Вильно, он начинал свое служение, о котором и сам еще не догадывался. Эта семья сапожника, погибшего, как и большинство виленских евреев, в следующем году, была отмечена в многочисленных свидетельствах об этом времени жизни Освальда. Эти многочисленные рассказы приводит Нехама Тэк, о которой я уже упоминала. Все опрошенные очевидцы, члены Акивы, жившие вместе с Освальдом в то время на улице Белини, разными словами выражают нечто общее, что с трудом поддается определению:
«Он всегда был готов прийти на помощь…»
«Он славный малый… он полностью свободен от эгоизма…»
«Освальд всегда боялся кого-нибудь обидеть…»
«Он был самый порядочный человек, которого я встречал…»
«Никто никогда не видел его озлобленным…»
«Его могли обидеть, но он никогда не отвечал ни обидой, ни раздражением…»
«В нем совершенно не было агрессии…»
«Особенностью Освальда была его необыкновенная доброта…»
«Он всегда умел встать на место другого человека, не разделяющего его взглядов…»
«Среди нас он был единственным, кто так себя вел…»
Нравственная оценка его окружающими — самая высокая, но несколько неопределенная. Этот прекрасный набор качеств трудно определить одном словом. Слово это есть, но в то время оно никому не приходит в голову. Пока оно даже непроизносимо. Тем более, что он находился в самом начале своего пути.
Однако при внимательном рассмотрении этих отзывов об Освальде того времени в них прочитывается и другое:
«Я помню его атеистом, именно атеистом…»
«Он полностью отвергал религию…»
«Когда он работал у сапожника, мы над ним посмеивались…»
«Он всегда поступал так, как считал нужным…»
«Некоторые по субботам молились, а он никогда не накладывал тфиллин…»
«Он был полностью равнодушен к религиозным вопросам…»
«Он отвергал религию…»
Все члены Акивы придерживались еврейской традиции, в частности соблюдали субботу, но далеко не все считали себя религиозными людьми. Если добавить к этому, что даже среди тех, кто называл себя религиозным, были такие, которые при этом не считали себя верующими, можно представить себе, какая мешанина была в этих юных головах и какое поле для нескончаемых дискуссий здесь открывалось. Ни о каком духовном единстве не могло быть и речи.