— Скажите, господин Семенов, — заговорил Невельской, не отрывая взгляда от белых птиц. — А вы с какой целью не позволили мне прочесть письмо о моей матушке в одиночестве?
— Я не позволил? — неискренне удивился его спутник.
— Разумеется, вы. Федор Петрович со мною так никогда бы не поступил.
— Ну, знаете ли! — возмущенно буркнул господин Семенов и отвернулся.
Большего на эту тему Невельскому от него добиться не удалось.
Следуя потом за ним вдоль единственной улицы Госпорта и пропуская мимо ушей бесконечные разглагольствования, он неотступно думал о своем. Было совершенно понятно, что его намеренно принудили читать это страшное письмо в присутствии посторонних. Значит, им хотелось увидеть его реакцию, понять, насколько быстро он может собраться в кулак после мощнейшего удара. Но зачем? С какой целью? Что давало им это знание? Точнее, не им, а странному господину Семенову— в этом Невельской теперь не сомневался. И, следовательно, этому господину важнее было поведение того, кто читал, нежели сама новость. Выходило, что до матери Невельского и до ее нынешнего положения ему нет никакого дела и что по какой-то причине ему безотлагательно нужен он сам.
— Вот здесь они все и лежат, — схватил его за руку господин Семенов, останавливаясь рядом с каменным крестом.
— Кто лежит? — Невельской был так погружен в свои мысли, что не заметил, как они оказались посреди небольшого кладбища.
— Моряки из эскадры Сенявина. Я уже битый час вам о них толкую. Постойте! Вы, что же, меня не слушаете?
— Я слушаю, слушаю. — В подтверждение своих слов Невельской указал на длинное трехэтажное здание из темного кирпича. — Вот это королевский госпиталь… Как его там…
— Хаслар!
О трагедии, которая произошла с русской эскадрой под командованием адмирала Сенявина в 1809 году, Невельской, разумеется, знал, однако ему нестерпимо захотелось позлить своего спутника.
— Ну да. Только я не пойму, зачем мы сюда забрели. Вы ведь, кажется, в Лондон собирались ехать.
— Поезд отправляется через полчаса. — Господин Семенов снял с головы свой шапокляк, в раздражении хлопнул по нему рукой, и тот сложился в большой черный блин, тут же зажатый хозяином под мышкой. — А мы тем временем зашли сюда, чтобы почтить память русских моряков.
Дождь, мелкой настойчивой сеткой завесивший Портсмут с утра, теперь уже совершенно прошел, тучи куда-то разбежались, не по-весеннему припекало солнце, и господину Семенову в его сюртуке и брюках из хорошей шерсти было жарко. Его обычно насмешливое и высокомерное лицо утратило значительную часть своей насмешливости, и господину Семенову то и дело приходилось отирать с него пот.