Искажённый щёлкающий звук громкоговорителя взрезал монотонный гомон толпы. Движение на Невском проспекте замерло, уткнулось в её тело. Та скорость, та математическая организованность пчелиного роя, с какой на главную улицу города из переулков, телескопически разворачиваясь, вышли сплочённые группы, настораживало ещё больше лозунгов и неожиданности эмоционального пожара, вспыхнувшего, как верховой пал соснового бора. И чем симпатичнее и невиннее были девчонки, что несли лозунг «нам нужны знания, а не образовательные услуги», тем более зловеще выглядели крепкие парни в капюшонах у них за спинами. Красные, белые, голубые. Воздушные шарики в цветах государственного флага. В какой момент начнётся массовый «чпок» их лопания? А главное, зачем понадобился такой звуковой грим. Это же дети! Это только начало. Стена консерватизма, борьба с казуистикой? Все значимые социальные потрясения второй половины XX века начинались так, с мальчишек, едва-едва вошедших во вкус политического самосознания. Мы же сила, когда нас много! Мы же можем «перевоспитать казуистику, сломать стену преподавательского консерватизма, мы же можем отличить схоластику от добротного альтруистического производства полноценных специалистов». Слово импрессарио произошло от итальянского imprendere — предпринимать. Пусть в университете Афин есть зона, куда полиции вход запрещён. Обычай, полученный как трофей революционных событий. Всегда и везде у таких вот событий есть свои инженеры, сценографы, психологи и бухгалтеры. Ну а те, кто «они же дети»? Видя перед собой морального лидера, как Алан Чумак в телевизоре заряжающего воду, школяры даже не задумываются, что на самом деле хотят сломать, и из чего построить. Важнее всего для них та гармонь, об игре которой неоднократно предупреждали Макаренко и Песталоцци. Бумага плакатов и скандирование лозунгов — лишь гарнир к основному блюду в этой исторической точке социального общепита.
Когда-то очень давно прабабушка Лены, остановившейся около входа в круглое здание метро на площади Восстания, получила письмо. До восстания в октябре 1917 года будущему страстотерпцу императору и министерской синекуре оставалось сделать ещё парочку непоправимых ошибок. О, где ты, свободная пресса… Голос общества и ухо чуткое его, как сказал известный кинорежиссёр. Тебе бы присмотреться и прислушаться не только к хозяевам печатного станка. Не только к горлодёрам на площадях. К людям думающим.
«Свет мой, Екатерина Константиновна. Как бывший штабс-капитан охранного ведомства докладываю Вам, любезный друг мой, об ощущении протеста в молодом сердце. О природе его и анатомии. Протест — это страсть. Любовь и ненависть. Это адреналин, которого в нынешней жизни у юношей очень мало. Они уже почти не дерутся. А протест — это полёт. Страх и преодоление себя. Это мечта, что ты можешь всё, и мир изменится вокруг, когда чувствуешь плечо товарища и видишь его глаза. Это свобода и ненависть к несправедливости. Романтизм, доведённый до абсолюта, Желание жертвовать всем ради сверхцели. Любые рациональные рассуждения только укрепляют твою веру в товарищей и в общее дело. В протесте и в борьбе они получают всё. И друзей, и врагов, и настоящую жизнь. В наше циничное время там, на площади, на баррикадах они считают себя настоящими героями, в которых влюбляются и на которых равняются. Эти эмоции ни с чем не сравнить. Революционная романтика пьянит и тянет, как дурман. И это ещё не все чувства, которые испытывает молодой человек или девушка с гимназической скамьи, которые потоками вливаются в ряды фабричных и заводских рабочих. Это не все чувства тех, что с нежным пухом на верхней губе попали в этот вихрь стихии. Понятно, что и последствия, и похмелье бывают горькими. И трагичными. Но в молодёжи это заложено изначально. Этой болезнью многие заболевают. Победить это в наше подлое и бездушное время невозможно. Вот и делайте выводы в этой ситуации, господа прагматики и власть имущие. Время пришло. С ними нужно считаться.