— Герисы идут! — зашевелились бабы в сенях. И правда, те уже в воротах. Останавливаются в сенях, в горницу заглядывают, ждут. Не идти же им просто так, напролом, как овцы в загон.
— Ракель! Ракель! — кричит вдова Пашкуй.
Хозяйка выходит из чулана, что возле сеней. Вытирает сальные руки о передник.
— Смотри-ка! Сватья! Вечер добрый, сватья! Прибыли, значит?
— Вечер добрый, сватья… прибыли… — отвечает ей Юхошиха и, хоть причин для этого никаких, громко вздыхает. Давно она мечтала, чтобы Марика попала в этот дом. Вот и сбылась ее мечта. Добилась она своего. И все-таки вздыхает.
— Проходите, гости дорогие, проходите, — приговаривает хозяйка и забирает пирог, который сватья ей протягивает молча. Пощупав пирог пальцем, передает его вдове Пашкуй.
— Герисы пришли! — перешептываются в горнице, и нее поворачиваются к дверям. Потеснившись, место им дают за главным столом: уважить надо невестиных родичей. Юхошиха к Марике подходит, целует ее. Усаживается. И свадьба продолжается там, где остановилась. На питье, на еде. На танцах. Молодежь пляшет, пожилые едят, пьют; они уже снова есть способны. Наваливаются на пироги и на прочую стряпню. Конечно, прежних свадеб, с обрядами да с играми, по нынешним временам уж не увидишь. Нынче гости больше насчет еды да питья понимают. Но уж этого зато вдоволь. Ешь — не хочу. Лайош Ямбор, правда, пить больше не смеет — с тех пор как чувствует на себе женин взгляд; а чтоб не обидно было, вдвое больше ест. Будто мельница жерновами мелет. И в то же время еще успевает приговаривать: мол, не поймет, что это с ним сегодня — вдруг на еду потянуло. Янош Багди с соседом о деревенских делах толкуют и хозяина, Габора Тота, ругают на чем свет стоит. Потому что купил он у помещика четырех боровков за бешеные деньги — и еще доказывает, мол, пришлось. Земский инспектор его заставил. А при чем тут земский инспектор? Земский инспектор жене своей может приказывать, а не мужикам.
— Потому, слышь-ка… что инспектор всегда в имении останавливается, как сюда наезжает, — говорит сосед, Кудлатый Тот.
— И правильно делает. Пусть они друг дружке помогают. Может, и мужики поймут, что им тоже не мешает вместе держаться, — отвечает Янош Багди и принимается объяснять, почему крестьянству заодно надо быть. Но тут входит шафер и подает ему записку. — Что еще там? Ряженые? Ну посмотрим, что они там пишут, — читает, потом поднимает голову.
— Тихо! Тихо! — кричит шафер и размахивает руками.
Но это все равно что уговаривать глухого, чтоб не храпел. Потому что мужик, коли начал говорить, так должен до конца высказаться, иначе ему и свет не мил. Да и музыка играет, ее тоже не остановишь. Так что Янош Багди читает записку для тех, кто поблизости сидит.