- Как вас зовут? - спросила Люба.
Петров с удовольствием назвал свое имя - Александр Иванович.
- Не умею я разбираться в людях, - сказала Люба. - Жду от человека чего-то такого, а получаю наоборот.
Петров не стал уточнять, чего она ждет, что получает, - пошел купаться. Упал с мостков, захлестнув волной прицепившихся к столбикам малышей, и поплыл.
Плавал долго. А когда вернулся и, помогая руками, приковылял к своему месту, вокруг Любы сидели широкоплечие узкобедрые парни. У каждого из нейлоновых плавок торчала расческа. Один чернобровый как-то задумчиво раскачивал бутылки с пивом, торчащие из щебня.
- Пиво не трогай, - сказал Петров. А сам подумал: "Любе постарше парня нужно - мужика. Эти шантрапа. Правда, привлекательные, как мой Аркашка".
Парни поднялись. Сказали Любе:
- Приходи. - Улыбнулись Петрову и пошли, такие выставочные, словно их отлила Мухина из небьющегося коричневого стекла.
Петров сосчитал бутылки.
- Пью, пью, а все хочется, - сказал.
Люба смотрела отчужденно сквозь дрожащую пленку. "Слезы", - подумал Петров. На Любиных ресницах вспыхивали солнечные огни и, отражаясь в глазах, как бы огранивали их, как бы ослепляли. Ее выгоревшие волосы, слипшиеся сосульками от соли, придавали ей сиротский вид. И этот налет сиротства спорил с ее упитанностью, здоровьем и молодостью.
"Словно брошенная", - подумал Петров.
- У тебя ребенок есть? - спросил он.
- Нету, - ответила Люба просто.
- Причешись. - Петров протянул ей расческу.
Люба с треском начала расчесываться.
Тут раздались грохот и вопли. Сверху по лестнице скатился парень-художник. Он нес раздувшуюся от съестного сетку. Писатели, их жены, их внуки и внучки вставали, протирали глаза, утирали носы - так ликующ и громок был его бег.
- Просыпайтесь! - сказал парень щедро и радостно. - Вставайте. Начнем кушать. Все на рынке обтяпал. - До рынка от Дома творчества ходил трамвай-подкидыш.
Парень расстелил полотенца, разложил на них помидоры, огурцы, квашеные баклажаны, колбасу, брынзу, каравай хлеба. Поставил в центр бутылку сухого вина.
- Я вас никогда не забуду, - говорил он. - Я вам знаю, что подарю на память - такое, чего никто не имеет.
Парень-художник, звали его Авдей, уписывал колбасу, помидоры и баклажаны, будто пел во весь голос.
"Праздник", - подумал Петров.
Люба жевала отворотясь, она чувствовала себя лишней на этом пиршестве, и сиротство снова обволокло ее.
- Пей пиво, - сказал ей Петров. - Пиво душу веселит.
- Я когда пью - плачу, - созналась Люба.
Авдей сказал, раздавливая ртом помидор:
- Ну и дура. Ешь груши.