В конце марта 1897 года эта работа была закончена, а 25 марта была назначена отправка всей нашей группы в Сибирь.
Вот тут-то и получила наша «Варшавянка» своё боевое крещение. Накануне часа отправки мы встали в кружок и грянули хором нашу «Варшавянку». А у дверей мы поставили нашего товарища-силача, который своим могучим плечом подпирал железную дверь, в которую уже ломились жандармы.
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут, -
пели мы, а «чёрные силы» в лице надзирателя стучали к нам в дверь, крича:
«Прекратить безобразие!»
Окна камеры были открыты, вся тюрьма слушала песню. Как вызов звучали слова:
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей,
Их имена с нашей песнью победной
Станут священны мильонам людей.
«Молчать!» - кричали нам в дверь и со двора. Но поляк-великан не покидал своего поста, и песня лилась, сотрясая стены тюрьмы:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ!
И пока песня не была допета, вражья свора не могла к нам ворваться.
На баррикадах в 1905 году грозно звучали революционные песни.
Обе песни - «Смело, товарищи, в ногу» и «Вихри враждебные» (иначе «Варшавянка») - нравились Владимиру Ильичу своим боевым духом. Он высоко ценил бодрость и силу революционной песни. Когда один из его соратников, Ольминский, добавил к заунывной «Дубинушке» строфу: Новых песен я жду от родной стороны, Но без горестных слёз, без рыданий, Чтоб они, пролетарского гнева полны, Зазвучали б призывом к восстанью, - Владимир Ильич, по свидетельству старой большевички М. М. Эссен, сказал:
- Из всей «Дубинушки» нужно бы оставить только эти строчки.
МОГУЧАЯ СИЛА
Рассказ старой работницы
В Вышнем Волочке было несколько текстильных фабрик: кроме нашей, Рябушинской, ещё в Солдатской и в Ямской слободах. Отец мой и мать работали на Рябушинской. Жили мы в казармах при фабрике, вся семья в одной каморке, а было нас четырнадцать человек.
Вскоре, впрочем, вашей семьи поубавилось. За короткий срок мы схоронили отца, восемь братьев и двух сестёр. Все умерли от туберкулёза, или, как говорили тогда, от чахотки.
А что удивительного? Работаешь с малолетства по четырнадцати, а то и по восемнадцати часов, пища - хлеб да квас, теснота, холод. Как тут не зачахнуть?
Такая от всего этого тоска брала, такая злоба!… Уйдём, бывало, в лес и запоём там нашу, ткацкую. Грустная была песня:
Грохот стоит, духота нестерпимая,
Доля ткача нелегка…
Наступил 1905 год. Волнения пошли по России. Слышим, то здесь, то там рабочие бастуют. А у нас всё то же: увольнения, штрафы. Директор у нас был такой жестокий человек. Чуть что: «Вон с фабрики! Получай расчёт!»