Все военные усилия страны должен был курировать Булганин. Словом, Николай Александрович был в фаворе. Впрочем, и он понимал, сколь ненадежно его высокое положение.
Хрущев вспоминал, как с каждым годом становилось заметнее, что Сталин слабеет физически:
«Иной раз сидим за столом, и он, обращаясь к человеку, с которым общался десятки, а может быть, и больше лет, вдруг останавливается и никак не может припомнить его фамилию. Он очень раздражался в таких случаях, не хотел, чтобы это угасание было замечено другими… Помню, однажды обратился он к Булганину и никак не мог вспомнить его фамилию. Смотрит, смотрит на него и говорит:
— Как ваша фамилия?
— Булганин.
— Да, Булганин!
И только тут сказал то, что и хотел сказать Булганину.
Подобные явления повторялись довольно часто, и это приводило его в неистовство».
После очередного обеда у Сталина Булганин пожаловался старому приятелю Хрущеву:
— Едешь к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и посадят.
Он это произнес, будучи под крепким градусом, писал Хрущев. Но ведь что у трезвого на уме, то…
Так, может, это Булганин приложил руку к тому, чтобы земные дни престарелого, но все еще опасного вождя закончились поскорее? Версия кажется соблазнительной: за министром Булганиным стояла армия.
Но всерьез рассматривать эту версию невозможно. Николай Александрович Булганин, гедонист, поклонник красивых женщин и ценитель хороших вин, был человеком нерешительным и в политике робким. Он бы никогда не посмел затеять интригу против вождя. Он вообще не рисковал действовать в одиночку. А поддержкой в армии министр вооруженных сил не пользовался. Высший генералитет был им недоволен и не роптал только потому, что сталинские назначения не оспаривались.