— Так я за вами пришлю машину…»
Отказаться от приглашения главы правительства было страшно.
«И начались с того дня, — продолжает Вишневская, — чуть ли не ежедневные приглашения — то к нему на дачу, то в его московскую квартиру. И, конечно, бесконечные «возлияния». Николай Александрович пил много, заставлял и Славу, да тот и без уговоров со злости хватал лишнего. Бывало, охмелеют оба, старин упрется в меня глазами, нан бык, и начинается:
— Да, обскакал ты меня…
— Да, вроде бы так.
— А ты ее любишь?
— Очень люблю, Николай Александрович.
— Нет, ты мне скажи, как ты ее любишь. Эх ты, мальчишка! Разве ты можешь понимать, что такое любовь? Вот я ее люблю, это моя лебединая песня… Ну ничего, подождем, мы ждать умеем, приучены…»
Завоевать сердце Галины Вишневской Булганину не удалось. Но внимание Николая Александровича привлекали и другие яркие и красивые женщины.
Майя Плисецкая, которую КГБ не выпускал за границу, попыталась обратиться за помощью к главе правительства. Булганин сам подошел к ней на приеме в норвежском посольстве.
«Он еще и рот не успел открыть, — вспоминала Плисецкая, — как я — неожиданно для себя самой — вдруг сказала ему:
— Меня сильно обижают, Николай Александрович. Очень сильно. Не пускают за границу. Чем я провинилась?
Булганин опустил глаза и ответил почти тургеневской фразой:
— А я думал, что вы счастливы.
Я не слушаю, говорю свое. Столько во мне накопилось, требует выхода:
— На меня наложили запрет на выезд. Ездят все солисты, кроме меня. На мои персональные приглашения. Все вместо меня.
— А почему вы раньше об этом не говорили?
Поди скажи. Я второй раз в жизни живьем его вижу. Вблизи. Говорю, что балет — искусство молодости, что если не сейчас, пока кругом зовут, то потом поздно будет.
Кому тогда нужна? И больно мне очень. За что так? Какая на мне вина?
Булганин хмурится. Но дослушивает до конца.
— Я все запомнил. Выясню это дело…»
Пообещал. И ничего не сделал! Видимо, сразу забыл о просьбе.
Накануне Нового — 1956 года в Кремле устроили бал.
«Булганин подходит, — пишет Майя Плисецкая, — «барыню» приглашает сплясать. Выхожу. Танцуем. Все чиновные собачьи морды умиление изображают. Ах, как славно. Ах, как мило. Ну какой же молодец наш премьер. Как споро танцует. Не хуже именитой балерины Большого. Гоголевская сцена!
Николай Александрович про просьбу мою не заговаривает. Хотя времени вдоволь. И нужно-то полминуты. Бородкой седой трясет, одни междометия. Я зубами скрежещу — спросить, смолчать, напомнить, намекнуть?.. Гордость не позволяет. Так и ушла я с бала ни с чем. Золушкой…»