Нечто подобное случается порой и с немыми книжными картинками. Чем глупее книга, чем примитивнее ее герои, тем более удаются разным художникам иллюстрации к ней, и редко и далеко не все читатели верят изображениям Пьера Безухова, Настасьи Филипповны или Печорина. Видимо, слишком ясно и слишком по-своему складываются эти образы в сознании каждого, кто прикоснулся к книге.
В известной мере и спектакли и фильмы — суть движущиеся иллюстрации, и облик актера тоже только более или менее удавшийся портрет. Вероятность его совпадения с внутренним представлением каждого сидящего в зале зрителя ничтожна, во всяком случае, не более иллюстрации.
А на радио это порой раздражающее несходство актера с возникшим в душе читателя образом устранено. И если актер верен автору, внутренней сути изображаемого лица, радиослушатель гораздо скорее и полнее соединит его с тем, кого он хочет видеть. Вот почему радио иногда может дать наиболее точное и глубокое воплощение инсценированной книги.
Скрытые микрофоном в этом случае актеры, да и режиссер только выигрывают. Только здесь Джульетта может быть четырнадцатилетней, а Лир воистину слепым; только тут Иван Ильич может умереть и еще чувствовать, когда для постороннего взгляда все кончено, то удивительное освобождение, которое невидимо и неведомо живым. В эфире так ясно, так убедительно превращение Фауста или мгновенное перемещение из одного мира в другой.
Это не отрицание старинного очарования театральной условности, не конкуренция кинотрюку, а совершенно иная возможность максимального приближения к той литературе, для которой простое правдоподобие, мелочная натуральность или театральный эффект — пустое развлечение.
По той же причине мне кажется, что радио ближе всего и к сказке. Теплой, доброй, страшной и таинственной, но непременно с необыкновенными героями и событиями и еще всегда обладающей особой интонацией, авторской манерой рассказывать. А если к этому прибавить смутное детское ощущение, соединившее сказку с родным, плывущим из полутьмы голосом, то может оказаться, что именно отсюда начинается мое стремление отыскать своего единственного слушателя и ни в коем случае не лгать ему.
Есть неоспоримая ценность в любой записи хорошо прочитанного произведения. Одни эти передачи оправдали бы существование художественного вещания. Будь то сказка или сложнейшие многолинейные романы, многим людям, даже впервые услыхавшим их по радио, профессиональное чтение открывает не только сочинение, но, главное, автора, его неповторимый слог, музыку, без которой невозможно постичь ни стихи, ни прозу Гоголя, ни душу литературы вообще.