— А я не узнала вас, месье Манокис. Хотя и вы не узнали меня. Правда, я чуть-чуть подросла… Камилла Фонтеруа. Вы меня помните?
— Бог мой, мадемуазель! Сколько же лет прошло с тех пор, как я потревожил волшебный сон принцессы?
Александр заметил, что девушка старается держаться прямо, но все равно немного сутулится, как будто ей хочется свернуться клубком. В ней еще чувствовалась подростковая неуклюжесть, некая неуверенность в собственном теле. Александр вспомнил, какое мужество надо иметь в этом возрасте, чтобы ходить, расправив плечи.
Камилла была худенькой и довольно высокой девушкой. Она унаследовала ясный взгляд Валентины, ее большой чувственный рот, свидетельствующий о страстности его обладательницы в будущем. Но в целом черты ее лица были не столь гармоничными и изысканными, как у матери. Упрямый выпуклый лоб, крупный нос — все это говорило о сильном характере. И Камилле не хватало дерзости Валентины. Девушка казалась напряженной, как будто постоянно ждала подвоха от окружающих. «Надо же, а ты несчастлива! — с удивлением подумал Александр. — Но ты не признаешься в этом ни за что на свете».
— Вы подойдете к нашему стенду? — спросила Камилла. — Он расположен по второму проходу, с правой стороны.
— Я не знаю… Я не должен отлучаться, — запинаясь, пробормотал Александр.
— В таком случае я еще вернусь к вам. До скорой встречи. И, махнув рукой, она нырнула в непрерывный поток посетителей.
Валентина увидела, как Камилла протиснулась к отцу. Госпожа Фонтеруа потеряла девушку из виду сразу же, как только они вошли в павильон. Она раздраженно нахмурила брови. К пятнадцати годам дочь в совершенстве освоила искусство выводить ее из себя.
Камилла что-то говорила, весьма неженственно размахивая руками, а Андре и Макс Гольдман весело хохотали над ее словами. «И что такого она может им рассказывать?» — подумала Валентина и, как обычно, удивилась, видя, что другие люди перешучиваются с Камиллой. Когда они оставались наедине, дочь всегда выглядела замкнутой, почти озлобленной, настроенной на ссору. Она не выражала своих чувств открыто, но ее вечно дурное настроение, создававшее неприятную, давящую атмосферу, очень раздражало Валентину, потому что она не могла понять свою дочь.
Маленькая ручка скользнула по ее бедру. Инстинктивным жестом женщина погладила по голове прижавшегося к ней сына.
— Мы пойдем погулять, мама? — жалобно спросил Максанс.
— Я могу пройтись с ним, мадам, — тотчас предложила гувернантка.
— Не стоит, Жанна, — ответила Валентина. — У меня у самой есть желание прогуляться и размять ноги.