Камилла сосредоточилась на том, чтобы поставить чашку с чаем на низкий столик и при этом не перевернуть ее.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, мама. Возможно, будет лучше, если ты уйдешь. В данный момент я себя плохо чувствую.
— Не повторяй ошибок своего отца, Камилла. Не стоит жертвовать своей жизнью ради Дома Фонтеруа. То, что произошло на днях, сильно ранило тебя. Тебе кажется, что эти люди напали непосредственно на тебя, но Дом Фонтеруа — всего лишь некая материальная сущность…
— А вот и нет! У него есть душа, у этого Дома…
— Но он не сможет обнять тебя, когда тебе будет грустно, не скажет тебе, что любит… Ты все отдала этому Дому, и вот сегодня ты осталась одна. Да, ты сама хотела этого, но, возможно, ты наконец поймешь, что не настолько сильна, чтобы прожить без других людей. Когда вы с Виктором Бруком разорвали отношения, он приходил ко мне. Он рассказал мне о вас, о своих несбывшихся надеждах. Он объяснил, что между вами всегда возвышалась непреодолимая стена.
Валентина замолчала. У нее защемило сердце, потому что она увидела, как, буквально на глазах, сморщивается лицо ее дочери. Нервным жестом Камилла завела за ухо непослушную прядь волос. Трясущиеся руки, обгрызенные ногти. Она никогда бы не позволила говорить с собой в подобном тоне, если бы не была так истощена, так уязвима. И Валентина ощутила себя почти виноватой в слабости ее девочки.
— Все дело в Сергее, не так ли? — тихо спросила Валентина. — В Сергее Ивановиче Волкове, сыне Леона. В твоем кузене.
Камилла резко вскинула голову. На ее виске билась голубоватая жилка.
— Откуда ты узнала? Кто тебе сказал?
— Максанс.
— Ну да, конечно! — саркастически усмехнулась мадемуазель Фонтеруа. — Меж вами нет секретов, полное согласие! Вы всегда все друг другу рассказываете.
— Я долго скрывала от него, кто его настоящий отец. Он долго не говорил мне, что знает это. Но твой брат более снисходительный, чем ты.
— У тебя всегда найдется для него оправдание. Для меня — никогда!
Валентина страдала, глядя на то, как ее дочь съежилась на диване, раздавленная болью и гневом. Мадам Фонтеруа надо было так много сказать Камилле, но за несколько минут невозможно вычеркнуть долгие годы непонимания. И сейчас, впервые в жизни, Валентина должна была думать не о себе, а о Камилле.
— Однажды я постараюсь все тебе объяснить. Это имеет очень глубокие корни и, вероятно, связано с моей матерью, которую я никогда не знала, потому что она умерла в момент моего рождения.
Смущенная женщина покрутила обручальное кольцо на пальце и собралась с силами, чтобы продолжить.