Григорий крепко обнял приятеля. Он лишь недавно вернулся из трехнедельной поездки. Мужчина отвез пушнину в Ивдель и узнал там последние новости. Иван сел на лавку, сложив руки на коленях. Ему поднесли водки. Григорий предпочитал пить крепкую настойку на грибах, которую Иван находил непригодной для употребления.
Старшой зажал в зубах свою короткую трубку.
— Если верить Григорию, то новости неважные, — пророкотал он. — Они вновь взялись за крестьян, как и десять лет тому назад. Говорят, что на вокзалах стоят поезда, переполненные женщинами, детьми и стариками.
— Почему? — удивился Иван.
— Они всех выслали, — понизив голос, пояснил Григорий. — Их обвиняют в том, что они богатые крестьяне, которые мешают коллективизации земель… Но я хочу тебе сказать, что они были не так уж и богаты, эти кулаки. Все это просто безобразие… Их привезли к нам, ничего не предусмотрев. У них нет ни еды, ни каких-либо средств к существованию. Они умирают от голода и холода. Кажется, — мужчина стал говорить еще тише, чтобы его не услышали женщины и дети, — некоторые из них дошли до того, что едят мертвецов.
Старшой с мрачным видом вынул трубку изо рта и почесал седую бороду.
— Мы, сибиряки, не похожи на этих людей из Москвы или Петрограда.
Улыбка тронула губы Ивана: Старшой категорически отказывался называть город Ленинградом, полагая, что «товарищ Ленин» был пособником дьявола и что чем меньше поминаешь вслух нечистого, тем реже он на тебя обращает внимание.
— У нас здесь нет никакой нужды перераспределять землю, — продолжал Старшой, — здесь ее больше, чем нам требуется. И нам не надо захватывать барские дворцы, потому что у нас их просто нет. Все, чего мы хотим, — это чтобы нам позволили жить в мире, так, как мы привыкли. Вот возьмем отца Анны. Он был сослан за то, что ратовал за независимое правительство, за лучшее управление, за университеты для наших детей. Даже наши крестьяне отличаются от крестьян других земель: большая часть из них владеет пятнадцатью десятинами земли, парой лошадей или двумя-тремя захудалыми коровами. Мы всегда сами о себе заботились. Мой старший сын уехал, чтобы сражаться в Сибирской армии. Моя жена сама нашила ему зелено-белые ленты на фуражку и на рукав. А красные его убили. Но и белые были ничуть не лучше: люди Колчака тоже убивали невинных, уж ты можешь мне поверить. И вот теперь творится то же самое.
Трое мужчин замолчали, наблюдая за подростками, которые подшучивали друг над другом. Сергей с гордым видом держал на коленях карабин.
Старшой ударил кулаком в дно бутыли, выбив из нее пробку. Иван одним махом опустошил свой стакан и не стал возражать, когда налили по новой.