Молодая женщина восстановила дыхание. Она так хотела, чтобы он понял!
— Ты слишком хорош для меня, Александр, — продолжила Валентина уже более спокойно. — Как бы это правильнее сказать… В тебе нет ни капельки тьмы. А Андре, он, в определенном смысле, умер в окопах Вердена. Даже когда он хохочет, какая-то часть его души страдает. Он из тех, кто никогда не будет счастлив целиком и полностью, и порой я задаюсь вопросом, а был ли он вообще когда-нибудь счастлив? Мне потребовались годы, чтобы понять его, и, возможно, я так никогда и не поняла бы его, если бы не встретила тебя… такого оптимистического, удивительно невинного… Я не люблю Андре, но я научилась понимать его молчание. А это уже немало. Быть может, это главное.
Валентина прервалась и посмотрела на любовника. Она говорила, испытывая сильнейшее волнение, пытаясь объяснить то, что она лишь смутно ощущала и что поняла только сейчас. Она осознала, что дорожит Андре больше, чем думала, без него она бы чувствовала себя потерянной.
Александр не отрывал от нее глаз. Он злился из-за того, что она принимает его за столь наивного парня, и страдал, понимая, что Фонтеруа, этот обманутый супруг, которого он презирал, оказался так важен для Валентины. Внезапно Александр открыл для себя, что женщина может изменять мужчине, при этом не предавая его.
— В таком случае мне остается только уйти, — сказал он. — Завтра я уволюсь и покину Дом Фонтеруа. Возможно, я уеду из Парижа, я еще не решил. Что касается Америки, боюсь, что в связи с кризисом у меня нет никаких шансов получить визу.
Мужчина направился к двери. Валентина стояла посреди комнаты, хрупкая и прямая, вытянув руки по швам. Ее лихорадочный взгляд застыл на бывшем любовнике.
Александр остановился рядом с любимой и поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. Погладить, как сделала она два года тому назад в автомобиле, припаркованном у его дома. Но если жест Валентины был преисполнен непреодолимого желания, той безумной надежды, которую дарит ложное предчувствие любви, то жест Александра был рожден отчаянием. Он почувствовал, как холодны его пальцы, и его рука замерла в нескольких сантиметрах от лица любимой.
Молодой грек вдыхал аромат ее духов, ощущал жар ее тела, которое он столько раз ласкал, которое подчинял себе, подводя к мгновениям наслаждения, отмеченным его проникновением… Разве не она сама предоставила ему свое великолепное тело, но так и не допустила до своего сердца? Он должен довольствоваться тем, что добился успеха там, где потерпел неудачу ее муж. Александр не смог удержаться и ощутил прилив чисто мужской гордости, гордости собственника, но к этому примешивался вкус одиночества, столь страшного абсолютного одиночества, что у молодого человека перехватило дыхание.