И так пирогов нам хотелось, что вместо заученного, но непонятного «Святися, святися, Новый Иерусалиме» сбивались и пели: «Святися, святися, пирог испекися!»
Алилуй иной раз прислушается и хлопает нас по затылкам:
— Цыц, озорники! Что за чушь несёте?
Чуть живых, на заплетающихся ногах потащил он нас, малышей, по приходу. Мало того, сами едва шли, мы ещё помогали тащить кресты, хоругви, неудобные тяжёлые иконы.
Ничего, терпели. И в чистых горницах богачей пели, и в подметённых дворах, если в дом не пускали, голосили. Из последних сил тянулись. Подбадривались, поглядывая на пироги. Шла за нами покрытая чистой дерюжкой телега. В неё и складывали выпетые нами пироги. Лошадью правил кривой церковный сторож, с крючковатым носом, как у филина.
Он принимал пироги, яйца, крашеные и некрашеные. Складывал их в лыковые кошели. Подносили ему и выпить, и нос его краснел всё больше.
Когда телега наполнилась, сторож завернул поповского сытого коня и уехал. Потом вернулся, и ещё раз телега наполнилась. Мы уже в уме подсчитали, по скольку же нам достанется пирогов. Помногу. Была забота, как донести.
Окончилось наше шествие только к вечеру. Охрипшие, обалдевшие, похудевшие, поторопились мы в церковь на делёжку. Один другого обгоняя, в рысь перешли. И иконы и хоругви на себе тащили — ничего. Откуда и силы взялись! Казалось уже совсем и духу в нас не осталось.
Вбежали в пустынную церковь, а пирогами что-то и не пахнет. Сложили хоругви, расставили иконы. Посмотрели туда-сюда — нет пирогов. Даже крошек от них не видно.
Пришёл сторож посмотреть, не растеряли ли мы церковное имущество, ухмыльнулся и говорит:
— Тю-тю, уплыли!
Не сразу мы поняли, кто и куда уплыл. А сторож засунул в нос нюхательного табаку, чихнул и добавил:
— Правильно, теперь уж доплыли!
Обступили мы его, заголосили. Спрашиваем с него, больше не с кого. Поп загулял у богатеев, и дьякон с ним, и регент Алилуй тоже. И Толька-попович куда-то исчез.
— Откупил все пироги у нашего попа Губан Абрамов. Сплавил по реке в богадельню. По-теперешнему — в дом престарелых. И перепродал втридорога. Вот так, мои милые.
— Да как же это? Даром я рот-то разевал, что ли? — обозлился Андрон.
— Это ты, хрипун, с отца спрашивай. Глядишь, на твою долю оставлено!
— А на Сашину долю? — подступил к сторожу Гриша. — У него же ангельский голос!
— Так зачем же ему пироги? Ангелы — существа бесплотные, святым духом питаются, — рассмеялся кривой сторож.
Все мы чуть не заплакали. А Гриша обозлился.
— Ах так, — сказал он, — айда, ребята, попитаемся святым духом! — и ударом ноги распахнул двери в алтарь.