Девятнадцать часов тридцать минут
— Здравствуй, Шарапов, — сказал Тихонов. — Вы здесь давно?
— Только что прикатили, — круглолицый, невысокого роста оперативник со спокойными голубыми глазами, взглянул на часы: — Ехали четырнадцать минут. Ребят послал посмотреть, нет ли черного хода.
— Нет. Я уже узнавал. Но на шестом этаже есть чердачный переход.
— Ясно. Пошли!
— Пошли, отец.
— Интересно, у него пушка есть?
— Вы имеете в виду огнестрельное оружие, майор Шарапов? В переводе с жаргона?..
— Не язви, сынок, с моей клиентурой и не к тому привыкнешь. Это вам хорошо: клиент у вас интеллигентный, хоть про литературу с ним во время обыска беседуй.
— Между прочим, клиент, к которому ты идешь с протокольным визитом, проходит по линии ОБХСС…
— Ведомственные споры — это сейчас не актуально.
— А я не спорю. Просто напоминаю, что вы мне приданы в усиление. И войду туда первым я.
Шарапов покачал головой:
— Не-е. Он в нашем розыске.
— Ну, хватит, — твердо сказал Стас. — Я тебе сказал уже. Все.
Он незаметно пощупал задний карман, в котором лежал пистолет.
— Пошли.
Тихонов подошел к машине, вытер с лица пот ладонью, открыл дверь.
— Идемте, Лиза. И не волнуйтесь.
Лизу трясло, хотя влажная духота на улице была уже нестерпима. Она взяла Тихонова за руку:
— Что будет?
Тихонов хотел улыбнуться, пошутить, но улыбка получилась кривая, и он сказал грустно:
— Не знаю, Лиза. Это все очень сложно. — Потом подумал и спросил: — У него оружие есть?
Лиза вспомнила холодный мерцающий блеск «вальтера» и заплакала.
— Он совершил преступление?
— По-видимому, да. И очень тяжкое.
Она заплакала сильнее, и на шее у нее прыгал маленький комочек, и она никак не могла задушить своих слез, давилась ими. Тихонову казалось, что сердце у нее прыгает и рвется в горле и она не выдержит этой духоты, горя и напряжения. Он обнял ее за плечи и вошел с ней в подъезд. Сзади стоял, не глядя на них, Шарапов, и по его широкоскулому лицу было видно, что настроение у него отвратное.
— Скажите, Лиза, я вас снова спрашиваю: у него есть оружие?
— Не могу я, не могу! Ведь я его люблю! И это предательство…
— Это не предательство, — сказал Тихонов, — это человеческая честность. Хотя бы потому, что я могу через минуту получить пулю в живот. И если это случится, то потом его расстреляют.
Лиза молчала. Стас отпустил ее и повернулся к товарищам:
— Топаем наверх, Шарапов. Открой только дверь лифта, чтобы кто-нибудь не вызвал сверху.
Когда они уже были на площадке второго этажа, Лиза свистящим шепотом сказала:
— Стойте. Стойте, Тихонов!