Доктор появилась только через четверть часа, с очень недовольным лицом, тоже пахнущая кофе, быстро посмотрела Фриду и процедила, что все идет по плану.
– А кто вам сказал, что рожать не больно? – фыркнула она.
На лице врача ясно можно было прочесть, как же ей надоели эти тупые и капризные тетки, не умеющие нисколько терпеть боль и дергающие медперсонал по любому поводу.
Зиганшин с Фридой снова остались одни.
Она пыталась шутить, успокаивала его, но через полчаса снова вскрикнула от боли, и ее вырвало, так внезапно, что Зиганшин едва успел подать полотенце.
– Слушай, так, кажется, не должно быть, – сказал он, – я ж изучал роды в школе милиции…
– Ты в школе милиции, а я в медицинском институте, – прошептала Фрида, а Зиганшин с ужасом увидел, как стремительно меняется ее лицо, бледнеет, покрывается испариной и вокруг глаз ложатся темные тени.
– Фридочка, что с тобой?
– Что-то мне нехорошо. – Она через силу улыбнулась, попыталась подняться и потеряла сознание.
Он схватил ее на руки, выбежал в коридор и закричал.
Акушерка вышла не торопясь, но, увидев Фриду, повисшую у него на руках, стремительно бросилась к телефону.
Вызвав доктора, она побежала в конец коридора, Зиганшин побежал за нею.
Через секунду они оказались в операционной, он опустил жену на стол, хотел растормошить ее, но акушерка вытолкала его вон.
Прошло очень много времени, а может быть, всего несколько секунд, и появилась врач.
Потом подъехала «Скорая», стукнула внизу тяжелая входная дверь, и мимо Зиганшина быстро прошли хирург и анестезиолог – Фридины коллеги, которых он неплохо знал. Анестезиолог сразу скрылся за дверью операционной, а хирург на секунду задержался возле него:
– Иди на улицу, Слава, ради бога, не путайся под ногами.
Зиганшин молча кивнул.
Он будто завис во времени, как муха в янтаре. Что-то делал, кажется, переоделся в свое и вышел в садик. Ходил вокруг роддома, смотрел на клумбы с яркими осенними цветами, лишь бы не видеть окно, горящее мертвенно-белым светом. Окно операционной, где сейчас что-то делают с Фридой и с их сыном.
Вдали, за березовой рощей, виднелся золотой купол церкви, и Зиганшин подумал, что надо помолиться. «Пожалуйста, сделай так, чтобы они остались живы», – шептал он, понимая, что этого не будет.
Он не знал, сколько прошло часов или минут, прежде чем к дверям роддома снова подъехала «Скорая». Выскочили санитары, с грохотом раскрыли задние двери и выкатили носилки. «Значит, жива», – подумал Зиганшин и подошел ближе.
Фрида лежала на каталке бледная, как восковая. Анестезиолог шел рядом и дышал за нее мешком, сестра несла капельницу. Зиганшин понял, что она еще под наркозом, и остановился. Нельзя сейчас мешать врачам.