Про Николая Ивановича я почти не вспоминала, иногда только мимоходом удивлялась, почему она еще не заняла пост министра и вообще ничего о ней не слышно в СМИ, а потом думала, наверно, просто я не слежу за новостями.
Если бы она дала о себе знать, я бы откликнулась, но навязываться первой казалось мне неприличным. Но, нагулявшись вдоволь по родным местам, я заглянула на старую работу и навела справки о Николае Ивановиче.
Мне тут же злорадно рассказали, что она больше никакой не ректор, и не министр, и вообще никто, а работает хирургом в поликлинике и страшно довольна, что хоть так удалось устроиться.
«Проворовалась и заигралась!», «Нечего было лезть, куда не знаешь» – все эти песни были мне знакомы, поэтому, не дослушав, я отправилась по знакомому адресу.
Увидев меня на пороге, Николай Иванович ничуть не удивилась. С тревогой вглядываясь в ее лицо, я думала разглядеть в нем следы пережитого разочарования, но круглые глаза смотрели все с тем же непередаваемым выражением удивления и мудрости, только, кажется, стали мягче.
В доме что-то неуловимо изменилось, не к лучшему и не к худшему, а просто стало немножко иначе.
– Федя спит, – сказала она тихо, – поэтому на кухне посидим, ладно?
Мне было немного неловко начинать разговор, но Николай Иванович сама сказала, что вынуждена была уйти с работы из-за Федора. Вскоре после моего отъезда он попал под машину и остался инвалидом.
– Но как же так? – растерялась я, зная, что работа всегда была для Николая Ивановича важнее всего, важнее самой жизни.
– Знаешь, в поликлинике тоже интересно. Главное, график удобный.
– Но вы же так потеряли в деньгах! – выпалила я. – Могли бы нанять сиделку…
– Наверное, Федору приятнее, чтобы за ним ухаживала я, а не сиделка, – сказала она строго. – Пока мы были здоровы, могли делать что хотели, а теперь иначе. Все меняется, лето проходит, наступает осень, потом зима, и надо одеваться в соответствии с погодой. Пока я могла быть раздолбайской женой, я ею была, спасибо Федьке. Теперь же, как говорил Николай Иванович Пирогов, «движимая милосердием своей женской натуры…»
Она негромко засмеялась, и вдруг я заметила, как от улыбки хорошеет ее лицо.
Я недолго пробыла у нее в гостях. Кажется, Николаю Ивановичу не терпелось приняться за домашние хлопоты, и она не знала, будет ли Федор рад меня видеть, когда проснется, поэтому я соврала, что у меня назначена встреча.
Николай Иванович сказала, что ей приятно было меня видеть и она рада знать, что я все же не пролюбила свой талант, а стала заведующей реанимацией в краевой больнице и не забываю писать статьи. Но номер телефона она у меня не попросила и не поинтересовалась, долго ли я пробуду в Петербурге.