— Какого хрена ты вообще ко мне в ванную лезешь? Или в кровать.
— Мне кажется, тебе не хватает любви и заботы. Того, кто потрет тебе спинку и поцелует в лоб, пожелав спокойной ночи. В конце концов того, в кого можно швырнуть чем-то тяжелым.
За окошком с мутными стеклами падал снег, комната была большая, светлая. Бедвир крадучись устроился на табурете около ванной, успел схватить мочалку, помахать ей в воздухе: «Смотри, я тут помогаю тебе, не надо бить меня». И Хеган успокоился. С ним всегда проще было жестами договориться, чем словами.
Вампир осторожно соскоблил отсыревшие корочки крови с плеча, потом с руки, и Вера при его прикосновениях стала плюшевой, податливой. Бедвир обнаглел, начал намыливать ей волосы.
Вера пыталась сопротивляться сначала, когда на Бедвире уже был ошейник. Предупреждала, рычала, вышвыривала на улицу в солнечный день, и вампиру приходилось прятаться под крыльцом, пока не сядет солнце. Но Вера не убивала его, и Бедвир не понимал — почему? И все же проявлял настойчивость. Когда-то он напросился в помощники к легенде, теперь ему с этой легендой дозволялось чуть больше, чем всему остальному миру. Вера выворачивала руки дворовым девкам при попытке ее коснуться. Ломала носы бравым воякам, когда те пытались дружески похлопать ее по плечу. Косилась на Охотников, что пожимали ей руку, с таким видом, словно готова была ее отгрызть. Пинками отгоняла мальчишек, которые пытались дотянуться до нее как до легенды.
А когда Бедвир намыливал ей голову — закрывала глаза и будто бы дремала.
— Неужели ты вняла моим словам о том, что сама виновата в случившемся? — ласково спросил Бедвир. Он в который раз говорил о том вечере, когда в тайну Веры случайно оказался посвящен третий — Глейн.
— Я не мог дольше быть грязным… Еще этот урод… Мне хотелось соскоблить с себя тот день вместе с кожей, — отозвалась Вера. — Ты прав. Нужно было идти на речку или попросить принести воды в комнаты.
— Попросить меня посторожить.
— Ты бы внутрь бани полез, — проворчала Вера, но как-то беззлобно, спокойно.
— Но предупредил бы, что кто-то идет.
— Глейн никому не сказал, — вздохнула Вера, откинулась на толстый металлический бортик. — Даже своим.
— Да ты запугала всех. Никто никогда никому не скажет. Даже вот у меня язык без костей, а я молчу.
Тело у Веры, словно ее в деревянной ступе вырастили, — прямое и плоское. Ни круглых бедер, ни выступа на груди, в одежде может быть кем угодно, хоть девушкой, хоть парнем. А раны, как кометы на звездном небе. И так же, одни исчезали — новые появлялись. А некоторые навсегда, как созвездия. Как сам Хеган.