— Это ведь не ты его.
— Я не один, — кивнул Глейн. — Их нельзя убивать.
— Я сам решу. Вы убили одного моего сына и покалечили второго. Тебя слуги трогать боятся, Бог их за тебя, видите ли, проклянет.
Про это Глейн слышал впервые.
— У сына нет таких предрассудков. Ты его в семнадцать оставил без руки. Как только он проспится, он сам к тебе спустится. Но до этого… — он отошел от дверного проема, длинные полы камзола задели пыльные корзины, стоящие тут, погладили вспоротый живот мертвого сына. Глейн сидел, глядя снизу вверх. Неприятно саднила разбитая прикладом щека, руки были связаны не за спиной, а спереди, потому не особо мешали. Дворянину пришлось пригнуться снова, и заговорил он глухо, вроде и не шептал, а все же не хотел, чтобы снаружи слышали, хотя за его спиной находились еще двое слуг, и им-то точно было слышно.
— Почему ты напал на них?
— Они напали первыми, — вздохнул Глейн, показал на татуировку. — Креста не было видно, они приняли меня за простого путника.
— Сначала история была другая.
— Она и есть, мы выслеживали их после того, как нашли в лесу трупы.
— Вот это звучит более правдоподобно, — кивнул дворянин. Как пятно масла расползалось по воде — Глейн начал понимать, тут же изменилось его отношение к происходящему, но и чуть меньше надежды на спасение осталось.
— Вы знали?
— Они мои сыновья и единственные наследники. Но… я могу понять, зачем ты это сделал. Это не значит, что я тебя отпущу.
* * *
Коренастая женщина с провалом вместо глаза, оборачиваясь на выставленных у клетки слуг, принесла Глейну воды и кусок хлеба — небольшой, словно украденный. Слуги, что охраняли Глейна, озирались осторожно, но делали вид, что не видят нарушительницы.
— Он спит еще, а как проснется — ох и достанется тебе… Мы вашим передали, что Охотник тут. Но пока они придут…
— Вы мне помогаете? — уточнил Глейн. Постепенно для него вырисовывалась полная картина — два жадных до чужих страданий мальчишки, и у них целый двор слуг. Никто не накажет их за замученную дворню, их не должны были казнить и за убитых крестьян. Если бы дошло до суда, главным вопросом к Глейну было бы: «Знал ли на кого нож поднимаешь?» Глейн бы ответил отрицательно, и его отпустили, но и близнецов бы никто не стал арестовывать или наказывать. В этой ситуации виноват был Глейн, потому что пытался заступиться за бесправных. И защищали его только сан и неведение, обычного крестьянина давно убили бы.
— Брось, как мы можем тут помочь? — расстроено прошептала женщина. — Воды принесли и хлебушка чуть? А людей твоих не убьют. Скажут, что хотели хозяина порадовать, чтобы сам их убил, а там уж молись, чтобы ваши подоспели и чтоб хозяин правда не «обрадовался».