Он залаял, пугаясь звуков, вырывающихся из собственной глотки. Казалось, где-то внутри него скрежетал изношенный двигатель, пуская пар и дребезжа старыми шестеренками. Макс попятился назад, не переставая лаять.
«Помогите! Пожалуйста!!!»
Глаза заслезились, в ушах нервно пульсировало, грудь разрывало от напряжения, но он не мог остановиться, продолжая заливаться надрывным лаем.
Вскоре лай перешел в хрип, а затем в едва слышный скулеж.
Когда он пришел в себя, солнце уже коснулось верхушек деревьев своим малиновым боком.
Макс чихнул, облизнувшись.
Внутри что-то давило, и он не сразу понял, что его мочевой пузырь готов опорожниться. Просеменив к небольшому кустарнику, он задрал ногу, помочившись. Обнюхал мокрые ветки, после чего перевел взгляд на дорогу.
«Что я делаю?!» – в панике думал он, осознавая, что его действия едва ли успевают фиксироваться мозгом. И тем более – им контролироваться.
«Инстинкты, парень, – хмыкнул внутренний голос. – Хотя какой ты, на хер, парень… Теперь ты просто вонючий пес. Никому не нужный, грязный, помоечный пес, которых догхантеры отстреливают с ухмылкой на губах…»
«Нет!» – рявкнул Макс. Он переминался с лапы на лапу, затем, увидев неподалеку лужу, опрометью кинулся к ней.
«Это неправильно! Я не собака», – пролаял он, расширенными глазами глядя на собственное отражение. Ему показалось, что его колотящееся сердце сжали чьи-то костлявые пальцы.
На него пялилась тощая дворняга с вздымавшимися боками и худыми дрожащими лапами.
Рот (пасть) блестел от слюны, в уголках глаз желтели сгустки гноя.
«Я человек, – вяло тявкнул он, мотнув головой. – Этого… просто не может быть! Это все Валентина! Он подмешал мне в вискарь свои гребаные таблетки!»
Едва соображая, что делает, Макс склонился над лужей, начав жадно лакать воду. И хотя она была теплой и грязной, с маслянистыми разводами, он пил, пока не утолил жажду.
Собачьему желудку было не привыкать.
Он приковылял домой, когда на улице стояла глубокая ночь. Сев у подъезда, он вяло пошевелил облезлым хвостом.
«Я дома, – устало подумал Макс, обнюхивая дверь. – Дома».
И хотя разум подсказывал ему, что отныне его дом на улице, Макс упрямо сидел у подъезда, с надеждой глядя в темные окна.
«Даже если ты войдешь в квартиру, едва ли ты сможешь открыть холодильник, – ехидно заметил внутренний голос. – Не говоря уже о том, чтобы поменять себе постель… Хотя зачем тебе постель? Слишком большая роскошь для такой шавки, как ты… Теперь ты спокойно будешь обходиться обоссанной картонкой…»
В его костлявом теле копошились блохи, вызывая нестерпимый зуд, но Макс был слишком изможден и вымотан, чтобы хоть как-то реагировать на это неудобство.