– Почему? – Миссис Айвори напряглась, серый кружевной платок, повязанный на голове, изящными линиями обрамлял ее изможденное лицо. – Не будь дурой, девочка, и не забывайся. Этот Лукар не более чем слуга или был слугой, пока по случайной прихоти фортуны ему не удалось спасти свою жизнь и приобрести печальную известность. А ты – красивая, хорошо воспитанная и образованная девушка, владеющая большими деньгами. Мне кажется нелепым нынешнее поветрие делать вид, будто деньги не имеют значения. Никого этим не обманешь. В действительности никто не думает ни о чем ином. Матушка оставила тебе двести тысяч фунтов. Это огромное состояние. Разумеется, неслыханная дерзость со стороны такого человека, как Лукар, предлагать себя в мужья. Любой мужчина, делающий тебе предложение, неизбежно окажется в неловком положении, за исключением того, кто либо очень богат сам, либо располагает особыми привилегиями, которые оправдывают его намерения. А этот погонщик верблюдов излишне самонадеян. Во имя всего святого, не идеализируй его и не внушай себе, будто он представляет собой нечто большее. По-моему, Роберт совсем из ума выжил. Я обязательно обговорю это, когда он вернется.
Пожилая женщина откинулась назад, закрыв глаза после чрезмерного усилия, а Фрэнсис стояла с раскрасневшимся лицом, глядя на нее. Было много написано о том, насколько нравы современных людей шокируют представителей Викторианской эпохи, но ничто не сравнится с шоком, в который способны повергнуть современного человека сами викторианцы со своей старомодной прямотой.
«Роллс-ройс» Мейрика еще никогда не казался Фрэнсис настолько уютным, как в тот момент, когда она села в него, скрывшись от порывов ветра, норовивших сорвать шляпку и болезненно хлеставших по коленям. Разговор получился хуже, чем просто бесполезным, и теперь она упрекала себя, что решилась на него. Фрэнсис посмотрела в окно на промозглые улицы города и плотнее забилась в уголок на заднем сиденье автомобиля. Ей было страшно. Сделанное ею открытие тревожило. Одно дело – проводить день за днем с нарастающим беспокойством и с нарождающимися подозрениями, и совсем другое – внезапно ощутить уверенность в серьезности проблемы и необходимость справляться с ней. Особенно если тебе еще не исполнилось даже двадцати лет и ты совершенно одинока.
Водитель остановил лимузин перед особняком номер 38, но Фрэнсис подала ему знак не звонить в дверь. Если Филлида была дома, то, скорее всего, еще лежала в постели в комнате с закрытыми жалюзи, окруженная вниманием очередного врача. Фрэнсис выбралась из машины и прошла дальше до здания галереи, распахнувшей свои сдержанные объятия, приветствуя ее. На первый взгляд, дом 39 на Саллет-сквер, где можно было обнаружить все – от обширного собрания картин Рембрандта до скромного образца модернистской резьбы по дереву, – производил впечатление внушительного, хотя и очень уютного особняка. Но сейчас даже обычная элегантность здания выглядела явно чем-то нарушенной. Фрэнсис, ставшая теперь очень восприимчивой, заметила изменение в атмосфере дома, едва войдя в холл. Многие чувствительные люди признают, что переживали нечто подобное, потому что дом, где бурлят эмоции, приобретает от этого едва уловимую ауру беспокойства, витающую, как кажется, в самом воздухе. Когда Фрэнсис перешагнула через порог, ее обдало этим ощущением, словно волной.