– Как?! Даже приблизительно?
– Ах да, разумеется. Например, я должен не то пятьсот, не то шестьсот тысяч франков банкирскому дому Клер, пятьсот тысяч – Дервуа, примерно столько же – Дюбуа, тем, что в Орлеане…
– Дальше?
– Это все, что я помню точно.
– Но у тебя хотя бы есть какая-нибудь записная книжка, где ты отмечал, когда и сколько брал в долг?
– Нет.
– Ты по крайней мере сохранил документы, записи о расходах, копии долговых обязательств?
– Ничего. Вчера я сжег все бумаги.
Хозяин «Тенистого дола» так и подскочил на месте. Такое поведение казалось ему чудовищным, он и не подозревал, что Эктор рисуется. А между тем то была именно рисовка: такая подчеркнутая беспечность была высшим щегольством светского человека и жуира. Разориться, не имея понятия о причинах разорения, – это благородно, это изысканно, это вполне в духе аристократии старого режима.
– Но как прикажешь разбираться в состоянии твоих дел, несчастный?! – возопил Соврези.
– А ты не разбирайся! Бери пример с меня: предоставь все кредиторам, а они уж сами сообразят, что к чему. Так что успокойся и позволь им пустить мое имущество с молотка.
– Никогда! Если дойдет до продажи с торгов, ты будешь разорен до нитки.
– Не все ли равно?
«Какое возвышенное бескорыстие! – думала Берта. – Какая беспечность, какое великолепное презрение к деньгам, какое благородное пренебрежение низменными и ничтожными мелочами, которые волнуют обывателей! Разве Соврези способен возвыситься до такого безразличия?»
Разумеется, она не могла обвинить его в скупости, с ней он всегда был щедр до расточительности, никогда ни в чем не отказывал, предвосхищал ее самые дорогостоящие капризы, но в глубине сердца он был истинный крестьянский сын и любил барыши. Несмотря на огромное состояние, в нем сохранилось унаследованное от отца уважение к деньгам. Когда ему надо было заключить сделку с каким-нибудь фермером, он не ленился встать до рассвета, сесть на лошадь, хотя бы даже в разгар зимы, и трястись под дождем три-четыре лье, чтобы выгадать несколько сот экю.
Если бы Берта пожелала, он разорился бы ради нее, но разорился бы со всей возможной экономией, рассудительно, как какой-нибудь пошлый буржуа, который готов оплачивать свои грешки.
Соврези призадумался.
– Ты прав, – сказал он Эктору, – твои кредиторы, вероятно, хорошо осведомлены о твоих делах. Сдается, что они стакнулись между собой. На эту мысль меня наводит то, что они с трогательным единодушием все одновременно отказались ссудить тебе сто тысяч франков. Надо мне будет с ними повидаться.
– По-видимому, лучше всех осведомлен дом Клер, дававший мне первые займы.