Нужно ли говорить о том, как я волновался перед первым допросом пленного. Поймет ли он меня? Расскажет ли он о том, что нас интересует? Смогу ли я точно перевести показания?
Но вот полог плащ-палатки резко отдернулся. Вошел Нарыжный, за ним и Харьков. Двое разведчиков ввели пленного.
Странное и смешанное чувство ненависти, брезгливости, любопытства охватило меня. «Вот он, значит, каков фриц — солдат фашистской армии захватчиков и убийц», — думал я, глядя на здоровенного верзилу в серо-зеленой немецкой форме, чуть ли не подпиравшего головой потолок блиндажа.
Унтер оброс щетиной. Волосы всклокочены. Нервно перебирает пальцами полы шинели, почесывается. Видно, насекомые одолели или нервничает.
Перевожу взгляд на наших солдат-разведчиков. Совсем маленький ростом казах Кужанов и стройный, ладный сибиряк Воробьев. Оба подтянутые, чисто выбритые, энергичные. Воробьев, войдя, прислонил к стенке немецкий пулемет. «Взят в поиске», — подумал я.
— Предложите пленному сесть, — сказал Нарыжный.
Перевел. Гитлеровец недоверчиво покосился на меня, на майора. Продолжал стоять. Я повторил: «Садитесь».
Только после повторного приглашения унтер-офицер присел на краешек табуретки.
Начался допрос. Все шло своим чередом. Пленный понимал меня, а я его. Отвечал унтер Шульц без запинки. Только время от времени он боязливо поглядывал на сидевших в углу Кужанова и Воробьева. Это они бесшумно проползли, сняв мины, разрезав проволоку, к окопу, к пулеметной ячейке, где ночью находился Шульц. Он и опомниться не успел, как в его висок ткнулся пистолет. А уже через минуту, подталкиваемый Кужановым, Шульц полз вслед за Воробьевым к нашим позициям.
— Почему не подали сигнала тревоги? — спросил Нарыжный.
Шульц удивленно вскинул голову.
— Господин офицер, ведь он, — Шульц кивнул головой в сторону Кужанова, — выстрелил бы тогда. Мне моя жизнь дороже. Я с начала войны, с 1939 года на фронте. Пока мы побеждали, я верил, что война скоро кончится, что Германия победит. А теперь…
Шульц вяло махнул рукой. Потом он еще сказал, что гитлеровское командование летом сорок четвертого обещает новое победное наступление, но в это мало кто верит.
— После провала нашего наступления в том году под Курском, — говорил Шульц, — из нового наступления вряд ли что выйдет…
— Ближе к делу, — сказал Нарыжный. — Пусть нарисует схему расположения пулеметов, артиллерии, минометов на участке своего батальона.
Шульцу дали лист бумаги, карандаш. Он скрупулезно вычерчивал. Еще бы! Ведь до войны Шульц был чертежником на заводе. Нарыжный взглянул на готовую схему, уточнил время смены подразделения.